Помывшись, доктор бросил быстрый взгляд на автоответчик – там мигал индикатор сообщений. Ему было не важно, сколько их поступило. Не слушай их сейчас, сказал он себе. Однако дух проволочки глубоко засел в нем; присоединиться сейчас к разговору Джона Д. и Джулии означало неизбежно прийти к теме двойника Джона Д. Пока Фаррух пребывал в раздумье, взгляд его упал на пачку писем на письменном столе. Должно быть, Дхар, уезжая со студии, взял с собой корреспонденцию от своих фанатов, письма, большинство из которых были полны ненависти.

Уже давно было договорено, что доктор Дарувалла имеет право открывать и читать эти письма. Хотя они были адресованы Инспектору Дхару, содержание их редко касалось актерской игры Дхара или искусства озвучивания роли; вместо этого в них неизменно шла речь или о персонаже Дхара, или о конкретном сценарии. Поскольку предполагалось, что Дхар был автором сценариев и, таким образом, создателем своего собственного героя, то именно он и оказывался причиной крайнего возмущения людей, объектом их атак, – тем самым человеком, который и заварил всю эту кашу.

Пока не стали поступать угрозы убийства, а особенно пока не начались реальные убийства реальных проституток, доктор Дарувалла отнюдь не спешил читать эту почту. Но серийные убийства девушек в клетушках были публично признаны копией убийств, совершаемых в сериале про Инспектора Дхара, так что в почте на имя главного героя произошли перемены к худшему. А в свете убийства мистера Лала доктор Дарувалла был вынужден выискивать письма с наличием любого рода угроз. Он посмотрел на довольно внушительную пачку новых писем и задался вопросом, стоит ли ему при таких обстоятельствах попросить Дхара и Джулию о помощи, чтобы все это прочесть. Как будто и без того их совместный вечер не обещал быть весьма непростым! Может, позже, подумал Фаррух, если только разговор коснется этой темы.

Но, переодевшись, доктор не смог игнорировать настойчивое мигание лампочки автоответчика. Нет, ему не стоит тратить время на то, чтобы перезванивать по оставленным сообщениям, подумал он, завязывая галстук. Конечно, не мешало бы услышать, что это за сообщения, – он мог бы просто отметить их и перезвонить позже. Так что Фаррух поискал блокнот и ручку, что было непросто сделать так, чтобы его не услышали, поскольку крошечная спальня была забита хрупкими позвякивающими вещицами эпохи королевы Виктории, которые достались ему в наследство из особняка Лоуджи на Ридж-роуд. Хотя он взял оттуда только то, что не смог сдать на аукцион, даже его письменный стол был весь заставлен старинными безделушками времен его детства, не говоря уже о фотографиях трех его дочерей; они были замужем, и, следовательно, на письменном столе доктора Даруваллы были также представлены свадебные фотографии – как и фотографии нескольких его внуков. Там же были его любимые фотографии Джона Д. – скоростной спуск на лыжах в Венгене и в Клостерсе, беговые лыжи в Понтрезине и пешеходный туризм в Церматте, – а также несколько обрамленных афиш театра «Шаушпильхаус Цюрих», с Джоном Даруваллой как во второстепенных, так и в главных ролях. Он был Жан в пьесе Стриндберга «Фрёкен Юлия», он был Кристофер Мехоун в пьесе Джона Миллингтона Синга «Удалой молодец – гордость Запада», он был Ахилл в пьесе «Пентесилея» Генриха фон Клейста, он был Фернандо в «Стелле» Гёте, он был Войницкий в чеховском «Дяде Ване», он был Антонио в «Венецианском купце» Шекспира – и, наконец, он был Бассанио[44]. Шекспир на немецком языке звучал слишком странно для Фарруха. Доктора угнетало, что он потерял связь с языком своих романтических лет.