Когда же у Джамшеда и Джозефины появились свои дети и повзрослевший мальчик-сирота почувствовал себя чужим в этом семействе, то, естественно, он стал воспринимать Фарруха как своего старшего брата. Но двадцатилетняя разница в возрасте делала Фарруха также кем-то вроде второго отца для мальчика. Затем Фаррух женился на Джулии Зилк, и они завели собственных детей. Из всех родственников, к которым приезжал приемыш, больше всего он любил Фарруха и Джулию.

Жалеть брошенного Верой ребенка не имело смысла. Он всегда был членом большой семьи, несмотря на географические кульбиты своего проживания между Торонто, Цюрихом и Бомбеем и некоторую отмеченную в его раннем возрасте отстраненность. Позднее это сказалось на его языке – на его немецком, на его английском, на его хинди, – что-то определенно странное, если только не просто затрудненность речи. Он говорил очень медленно, как будто мысленно составлял письменное предложение со всеми знаками препинания. Если он и говорил с акцентом, это нельзя было уловить; скорее, дело было в его произношении, настолько нарочито четком, как будто он привык говорить с детьми или обращаться к толпе.

Разумеется, все продолжали задаваться вопросом, чей он отпрыск: Невилла Идена или Дэнни Миллса, что было нелегко решить. В медицинских картах актеров фильма «Однажды мы поедем в Индию, дорогая» – это единственное, что осталось от ленты, – было записано, что у Невилла и Дэнни одинаковая группа крови, которая досталась и близнецам.

Многие члены семейства Дарувалла спорили о том, что их близнец слишком красив и отнюдь не предрасположен к питию крепких напитков, чтобы считаться творением Дэнни Миллса. К тому же мальчик не выказывал особого интереса к чтению, а еще меньше к сочинительству – он даже не вел дневник, – однако уже в начальной школе проявил себя как талантливый и дисциплинированный актер (это напрямую указывало на покойного Невилла). И конечно, всем Даруваллам мало что было известно о другом близнеце. Если уж кто-то из этих двойняшек и заслуживал жалости, то скорее тот, кто остался с Верой.

Что касается малыша, которого оставили в Индии, то первые его дни были отмечены необходимостью дать ему имя. Фамилия у него будет Дарувалла, однако в связи с его внешностью белого человека было решено подобрать ему английское имя. На семейном совете было согласовано христианское имя Джон, как звали не кого-нибудь, а самого лорда Дакворта; даже Лоуджи признал, что спортивный клуб «Дакворт» был первопричиной ответственности, которую доктор взял на себя за брошенного Вероникой Роуз ребенка. Нужно ли говорить, что никому и в голову не пришло дать мальчику имя Дакворт Дарувалла, тогда как в Джоне Дарувалле чувствовалась некая англо-индийская связь.

Каждый так или иначе мог произнести это имя. В Индии знакомы со звукосочетанием «дж»; даже немецкоговорящие швейцарцы неплохо справляются с именем Джон, хотя склонны говорить «Жан», на французский манер. Фамилия Дарувалла звучит как пишется, хотя немецкоговорящие швейцарцы произносят «в» как «ф», так что в Цюрихе молодой человек именовался Жан Даруфалла; это было близко к оригиналу. Его швейцарский паспорт был выдан на имя Джона Даруваллы. Просто, но точно.

Только лишь в тридцать девять лет в Фаррухе проснулся посыл к творчеству, чего старый Лоуджи так и не испытал. Но теперь, почти сорок лет спустя после рождения у Веры близнецов, Фаррух почувствовал, что ему было бы лучше вовсе не переживать творческий процесс. Поскольку из-за вмешательства воображения Фарруха маленький Джон Дарувалла превратился в Инспектора Дхара, любимый объект ненависти бомбейцев, – а в Бомбее много чего страстно ненавидели.