Мёд в изобилии струится!

Ты принимаешь тех, природа чья

Загадочна и скрыта, словно корни под землёй.

Ты лишь повязкой бёдра прикрываешь!

О, как любовь твоя прекрасна!

Самбандар, Деварам, I–54–3

Если задавать вопрос «что такое бхакти?» современным индийским гуру, то они обычно на него отвечают, что это внутренний огонь любви и устремлённости к высшему началу в человеке. Речь здесь идёт не только о так называемой бхакти-йоге[14]. Строго говоря, какой бы духовный путь человек ни избрал в своей жизни, будь то традиционные в индуизме «путь знания» (джняна-йога) или бескорыстного деяния и совершения ритуала (карма-йога), внутренняя «энергия» бхакти как преданность божественному источнику и устремлённость к нему совершенно необходима для продвижения по этим путям.

Бхакти же как условно выделяемое исследователями отдельное направление индуизма предполагает глубоко интимный контакт с Богом, проживаемый адептом через его сердце и личные чувства, где могут присутствовать экстаз и то, что обычно называют «изменённым» состоянием сознания. Конечная цель освобождения от иллюзии внешнего сознания достигается, таким образом, через личное и непосредственное устремление к слиянию с божественным и посвящению этому всех чувств и помыслов.

Некоторые исследователи, например, А. М. Пятигорский, проводят аналогии между бхакти и мистическими течениями других мировых религий, включая исламский суфизм или христианский исихазм [Пятигорский 1962: 77].

В Индии древнейшим священным источником, где звучит обращение к божественному, являются гимны Вед.

Вот одна из строф ведийского гимна, посвящённого богу Индре[15]:

И вот строфа средневекового гимна бхакти, обращённого к Богу Шиве и принадлежащего тамильскому поэту Маниккавасахару (предположительно IX в.):

Как видим, в первом случае восхваление одного из богов древнего ведийского пантеона ограничено вполне прагматичными целями его почитателей – победой над врагом и обретением военных трофеев.

Во второй же строфе адепт стремится к эмоциональному контакту с Шивой через любовь к нему в своём сердце. Внутренне ощущая божественную вселенскую природу («…о Ты, кто есть первичная реальность!»), бхакт в то же время не преследует конкретных материальных целей, главное для него – «слияние» с Богом, лицезрение его формы и обретение милости. Автору строфы свойственна психическая рефлексия, он сетует на то, что сердце его недостаточно чувствительно, а отношению Бога к себе придаёт личный, родственный характер, сравнивая его с отношением матери к ребёнку.

К такому сопоставлению гимнов Риг-веды и священного канона тамильских бхактов обращался А. М. Пятигорский, выявляя на внешнем смысловом уровне текста «прагматику» в первых и эмоционально-личное начало в последних [Пятигорский 1962: 81–99]. Когда мы говорим о «прагматике» ведийских гимнов, то здесь, конечно, важно учитывать, что в данном случае имеется в виду именно внешний смысловой уровень текста отдельных гимнов этого древнейшего религиозного источника. Гимны Вед также могут трактоваться и с другой позиции – глубинного духовного символизма, которой придерживался, например, выдающийся бенгальский мыслитель и духовный учитель Шри Ауробиндо (см. [Шри Ауробиндо 2004]).