– Если Настя приходила, то ей нужна помощь, – тут же находится с ответом друг, отворачиваясь к окну, – причем серьезная помощь, – в ту же секунду его голова заходится в неспешном ритме подтверждения собственных слов, – иначе она бы не наступила на горло своей гордости.

– Нужна, – произношу без тени эмоций,  – в этом ты прав.

 —Ты уже меня несколько дней маринуешь, а толку?  – интересуется Сушинский, вновь разворачиваясь ко мне лицом. – Сначала молчишь в тряпочку, затем яро цепляешься за возможность съехать с темы, сваливая по неотложным делам за границу, а потом и вовсе игноришь. Не по-дружески это.

– Это не более, чем твои домыслы,  – ставлю точку в разговоре, заприметив открывающиеся ворота, что ведут на закрытую от посторонних глаз территорию. Кажется, что ни одна лишняя душа не просунется в это сборище разврата и порока. Но вся защитная мишура в виде тайных посланий, масок, анонимных приглашений – лишь жалкая попытка скрыть отвратительную суть самого мероприятия, внутри которого царит безрассудное безумие и вольность.

Удалившись от ярких вспышек фотографов, созванных на вечер лишь для того, чтобы запечатлевать лица присутствующих в разной кондиции, на большое расстояние, иду по тянущимся вдоль всей территории сада узким гравийным тропинкам, ограждённым с обеих сторон высокими кустами, прямиком в объятия душноты. Помпезность убранства ослепляет даже на улице, заставляя грудную клетку сжаться от чувства несправедливости. Тратить государственные средства на новомодную хрень, слизанную с запада ради того, чтобы пустить пыль? Можем, умеем, практикуем.

– Ладно,  – cдается Лёшка и ощутимо бьет ладонью по плечу,—найду тебе цыпочку, чтобы загладить вину, – голос изрядно повеселевшего Сушинского треплет где-то за ухом, вызывая во мне реакцию ответить жестко и максимально понятно.– Как никак в своей родной стезе.

Я делаю вдох. Другой. Чтобы успокоить шальные нервы. А после разворачиваюсь на пятках и наигранно медленно произношу:

– Сухой, иди ты со своим курятником, знаешь куда?  – распирающая меня злость отражается от хрупкой, стоящей позади, незнакомки, с блестящими, как смола волосами, что в свете предзакатного солнца напоминают нимб и подчеркивают благородные черты лица. Очевидно Сушинский добивался моей ответной реакции с двойным умыслом: выбесить для собственного удовольствия и акцентировать внимание девушки на мне. Достигнув цели, этот недобитый сводник ретируется в сторону особняка.

Мой крик вводит лесную нифму в ступор, но даже в этом состоянии она кажется совершенной. Цепкий взгляд скользит по серебряной ажурной маске, выделяющей невероятные голубые глаза, и опускается ниже к очерченным тонкими линиями вишневым губам. Ангельская сущность обладательницы пробивается сквозь изысканные движения кистей рук, подбирающих подол довольно откровенного платья с причудливыми полосами в районе груди, обнимающими некоторые участки тела не хуже мужских рук. Любой мужчина с нормальным уровнем либидо будет представлять на месте участков ткани свои крепкие пальцы и пытаться хотя бы мысленно сжать осиную талию. Обойдя меня сбоку уверенной легкой походкой с балетной грацией, девушка неспешно продолжает путь к Капитолию, оставляя после себя лишь призрачный одурманивающий шлейф из яблок и соленой карамели. Подчинившийся первозданной красоте ветер, раздувает бесчисленные метры светлой ткани вечернего образа незнакомки, превращая их в ангельские крылья.

Через пару минут силуэт девушки растворяется за закрытыми дверями, а я ловлю себя на мысли, что впервые за многие годы смотрю женщине вслед.