—Да, но радоваться можно и тише, – бормочу под нос, словно Гринч я, а не он. – Смотри, весь народ испугал, – киваю по сторонам.

– Они расступились, чтобы нам не мешать, – слышу, сквозь смех. – Анастасия Викторовна, меньше пессимизма, – произносит Громов, отпуская меня, – от него морщинки на лбу появляются, – и указывает пальцем на собственный лоб.

– А чего Вы такой радостный, Максим Александрович? – интересуюсь, принимая снова защитную позу. Так определенно легче с ним разговаривать.

– Ну, плакать в такой момент было бы довольно странно, не находите? – упиваясь полученными эмоциями, Громов, продолжает шутить, чем выводит адекватную часть моей личности из себя. А мы чуть не поцеловались. Господи, прости, если бы это случилось. Пришлось бы неделю рот отмывать хозяйственным мылом. Вдруг вирус адвокатский подцепила и начала бы также разговаривать.

–Хам! – восклицаю, отворачиваясь.

– Не могу не ответить Вам на это взаимностью, – доносится в мою удаляющуюся спину.

– И грубиян! – ставлю точку в несуразном разговоре, резко остановившись.

– Не, ну, это уже лишнее, мадам, – слышу прямо позади себя. Взглянув через плечо, интересуюсь излишним вниманием с мужской стороны:

– Чего Вы добиваетесь?

– А Вы как думаете? – служит мне ответом будоражащий оголенные плечи полушепот. Я совсем забыла прикрепить съемные длинные рукава, поэтому чувствую всё гораздо острее, несмотря на теплый, казалось бы, безветренный вечер.

– А никак уже не думаю! – вновь ощетиниваюсь, превращаясь в вечно волнующегося барсука.

– Пораскиньте немного узловым центром, – поравнявшись со мной, заканчивает мысль Громов, – правда настоятельно рекомендую амплитуду выбрать поменьше, – для пущей убедительности еще и ладонью крутит, словно лампочку в люстру вставляет.

– Как Вас только терпят, – кривлюсь в гримасе нескрываемого отвращения, что даже и разыгрывать не приходится. Стоит только вспомнить его громкие высказывания в сторону женщин, как желание врезать Громову накатывает с новой силой.

– Так никто меня и не терпит, – доносится до меня.– Это как? – обращаю на оппонента       полный задумчивости взгляд. В очередной раз провёл.

– А вот «как», отвечу Вам после того, как услышу от Вас ответ на мой ранее произнесенный ответ, – его губы ласкают шею своим теплым дыханием, оставляя после холодную пустоту не только на коже, но и внутри.

– Не знаю, правда, – надуваю губки в попытке найти снисхождение, но не удостаиваюсь даже успокаивающей улыбки. Та же нейросеть куда эмоциональнее этой древней праведной рептилии.

– Лжете, мисс Шестакова, – ухмыляется Громов, раздувая неожиданным покашливанием волосы на моём затылки.

– Я не умею лгать! – восклицаю, концентрируясь на противоположной стене без зеркала. Как же хорошо, что мне не приходится наблюдать со стороны за пьяной глупостью обеих сторон.

– Снова ложь, – я подсознательно ощущаю, как пальцы Громова скользят по моему плечу, вызывая мурашки,– и Вы даже не не краснеете! Побойтесь Бога, Шестакова! – змей-искуситель во плоти.

– Говорит отражение самого дьявола, – я поднимаю подбородок выше, сталкиваясь нос к носу с обладателем. Желание отдать на наркотическую проверку выпитую бутылку с шампанским уже не кажется таким диким. Ну, не могу же я в самом деле так себя вести с таким женоненавистником.

– Вы и в Бога не верите? – Громов смотрит глазами куда угодно, но только не на меня. Я снисхожу с небес на землю и поворачиваюсь, чтобы столкнуться с непроницаемым серым взглядом.

– Вера слишком сильна подвержена субъективизму, – отвечаю без тени эмоций на лице. – Считаю, что в наше время нужно верить лишь в себя. Иначе мир тебя просто поглотит. И даже кость твоя не станет ему поперек горла.