Будущему епископу Игнатию было известно состояние монастырей. «Ослабела жизнь иноческая…» – пишет Святитель в строках своего «Плача». Мир, по слову его, «не может требовать от монастырей сильных иноков, подобных древним… <…> Но еще монастыри, как учреждение Святаго Духа, испускают лучи света на христианство… еще там… обретаются живые скрижали Святаго Духа»[45].

Сергиева пустынь и для внешнего, и для внутреннего делания архимандрита Игнатия была очень тяжела, но сам же он исповедал, что для того, «чтоб окрепли и возмужали в иноке евангельские свойства, нужны непременно скорби и искушения»[46]. Все это он усвоил из учения святых Отцов и наиболее говорил о «чудной системе», которую особенно основательно излагал преподобный Варсонофий Великий, говоривший, что инок, находясь в скорбях, в нуждах и утеснениях, болезнях и трудах – за все должен благодарить Господа.

О своем житии в Сергиевой пустыни сам Святитель пишет много и откровенно. «Негостеприимно приняла меня обитель – Сергиева пустыня, – изъясняет он плач души своей. – В первый же год по прибытии в нее, я поражен был тяжкою болезнию, на другой год другою, на третий третиею… …здесь я увидел врагов, дышущих жаждою погибели моей; здесь милосердый Господь сподобил меня познать невыразимые словом радость и мир души; здесь сподобил Он меня вкусить духовную любовь и сладость в то время, как я встречал врага моего, искавшего головы моей, – и соделалось лице этого врага в глазах моих, как бы лицем светлого Ангела»[47].

Управление архимандритом Игнатием Сергиевой обителью было так осязаемо, что уже в 1836 году она стала монастырем первого класса, и к 1837 году число братии достигло 42-х человек. В 1838 году архимандрит Игнатий был назначен благочинным всех монастырей Санкт-Петербургской епархии, что усложнило его и так перегруженную заботами жизнь: к его трудам по руководству пустынью должны были присоединиться и выезды в отдаленные обители.

Период жизни архимандрита Игнатия в Троице-Сергиевой пустыни и управления ею был длительным: он прожил здесь почти 24 года, получив только в 1847 году отпуск для поправления здоровья, который провел в Николо-Бабаевском монастыре Костромской епархии. Этот период был значителен прежде всего потому, что архимандрит Игнатий за это время смог воспитать согласно учению старцев плеяду духовно образованных монахов, ставших впоследствии настоятелями монастырей и таким образом привнесших в ветшающий монастырский дух веяние подлинной духовности, понятия о заветах истинного и нелицеприятного поиска Бога Живаго. Достойным венцом для архимандрита Игнатия было и внешнее восстановление обители, расположенной в виду столицы и потому часто посещаемой. И, конечно, одним из самых значительных и замечательных явлений этого периода было то, что именно в Сергиевой пустыни, где ее настоятелю пришлось пережить неисчислимые и невыразимые словом трудности, горести и напасти наряду с утешениями Святаго Духа Божия, развилось, окрепло и стало значительным и весомым его духовное творчество.

Служению слову святитель Игнатий всегда придавал особое значение. В нем он видел и имел подлинное духовное утешение, да и развиваться оно могло лишь будучи обильно поливаемо скорбями и огорчениями. «От служения слову, – пишет он брату, занимающемуся умною молитвою, – рождается в душе моей какой-то неизреченно радостный голос удостоверения в спасении»[48].

И, воистину, слово Игнатия, архимандрита, а потом и епископа, стало бессмертным, питающим поколения людей, ищущих Христа, образующих подлинное стадо Христово, желающее обрести единое на потребу (см.: Лк 10, 42). Примечательно, что слово это не стареет и уже более чем через сто лет со дня кончины блаженного отца и писателя, святителя Игнатия, находит себе неубывающее со временем число последователей и учеников. В нашем кратком очерке, посвященном жизни и деятельности достопоминаемого Святителя, мы, естественно, не можем коснуться всего объема его творений. Наша задача – лишь отчасти остановиться на тех сокровищах Духа и слова, которые в них запечатлены.