Побоище прервала ночь, хотя исход был очевиден. Ян Казимир и сам надумал бежать, однако Оссолинский подсказал иной выход: «Единственное средство спасения – отлучить татар от казаков». Ян Казимир отправил его к хану, и канцлер заключил сепаратный мир, согласившись дать 200 тыс. талеров, внести невыплаченную дань за прошлые годы. Был и секретный пункт, разрешавший хану на обратном пути польские (т. е. украинские) «городы и уезды повоевать». Крушения Польши Ислам-Гирей не желал – ему было выгоднее сохранить у соседей неустойчивое равновесие, чтобы самому выступать арбитром. Он вызвал Хмельницкого и потребовал заключить мир, угрожая при отказе повернуть оружие против казаков.

Едва рассвело, битва возобновилась. Сломив остатки сопротивления, казаки пробились к ставке короля, он едва не попал в плен. Но под нажимом Ислам-Гирея уже спешно подписывался договор. Хмельницкий ворвался на коне в ряды атакующих и крикнул: «Згода!», прекратив рубку. По Зборовскому договору реестр казаков увеличивался до 40 тыс., Киевское, Брацлавское и Черниговское воеводства приобрели автономию – все руководящие посты там передавались православным, запрещалось размещение коронных войск, въезд иезуитов и евреев. И казаки говорили: «Отак, ляше, по Случь наше!» Киевскому митрополиту предоставлялось право заседать в сенате, при его участии сейм должен был решить вопрос об унии, восстановлении православных церквей и возврате их собственности.

Правда, многим украинцам примирение вылезло боком – татары по пути в Крым разоряли села и местечки, угнав тысячи людей. На Хмельницкого посыпались упреки, пошли слухи, что он сам расплатился таким образом с союзниками. Поляки же издали о кампании две реляции: для рассылки внутри страны и для других государств. В обеих битвы под Збаражем и Зборовом изображались блестящими победами, вынудившими казаков к миру. Но шляхта выразила бурное негодование – особенно та, что в войну отсиживалась по поместьям. Дескать, раз по реляциям победили, то почему согласились на условия, унизительные для «польской чести»? Бушевали и те, чьи поместья располагались на Украине. На сейме стали кричать, что договор недействителен – его, мол, заключил «здрайца» (изменник) Оссолинский. Королю грозили рокошем (мятежом). Вмешался и Рим. Католическая церковь предложила 150 тыс. на продолжение войны.

Но… неожиданно подала голос Россия. В сентябре в Москву поехало посольство Чеклинского, чтобы добиться для нового короля подтверждения Поляновского мира. Его вдруг отправили назад «без дела» (без ответа). А на сейм прибыл русский посол Григорий Кунаков, которому были даны разведывательные инструкции. Требовалось узнать, «нет ли на короля рокошу», где находятся магнаты и даны ли им имения взамен утраченных, прочен ли мир с казаками, каково состояние польской армии? А также уточнить, каковы отношения Польши с Австрией, Трансильванией, Крымом, Швецией, Турцией. И Кунаков доносил об обстановке на сейме: «Такова де злово несогласия и во всех людех ужасти николи в Польше и в Литве не бывало». Ну а кроме разведки посол учинил скандал по поводу «умаления чести» царя. Мол, «даже помыслить непристойно и страшно», что «радные паны» в своей грамоте хотели написать сперва своего короля, потом архиепископа гнезненского, а уже третьим Алексея Михайловича. Да и сам царь в ответе на письмо Яна Казимира резко выговорил королю, что тот «непристойно» назвал покойного Владислава «великим светилом христианства, просветившим весь свет», поскольку есть «одно светило всему, праведное солнце – Христос». А по канонам тогдашней европейской дипломатии «умаление чести» было отнюдь не мелочью. Полякам стало ясно, что Россия ищет повод для ссоры.