– Держу Бориса в Ростове, – продолжала Мария, – но чует сердце – не удержать. Все на отца ссылается. Он-де в тринадцать лет на половцев рать водил, пора-де и мне полновластным князем стать. Надо в Орду за ярлыком ехать, а то Батый другому княжество отдаст.

– Отдаст – и глазом не моргнет. Пока Русь под игом, хорохориться не приходится. С Батыем шутки плохи. На непокорных он может и полчища свои послать, всю остатную силу добьет. Хочешь не хочешь, а ехать надо, Мария. Бориске-то со мной все полегче будет, вот почему я и поехал в ставку хана окольным путем.

– Спасибо тебе, отец… Выходит, и нам надо подарки в Орду собирать.

– А это уж как должное, – усмешливо проронил Михайла Всеволодович. – Без щедрой мзды нечего к татарам и соваться… Да ты не хлопочи, дочь. Я и на долю Бориса мзды прихватил.

И вот потянулись мучительные для Марии месяцы ожидания. За всю свою жизнь лишь дважды ей довелось так тягостно и терпеливо ждать вестей. Первый раз – в Белоозере, куда отослал ее с берегов Сити Василько Константинович вместе с малолетними детьми. Она потеряла покой и сон, все дни и ночи простояла перед киотом, прося у Господа и Пресвятой Богородицы великой милости для супруга своего в его ратных делах.

Но вскоре пришла черная весть. Обезумевшая от горя Мария кинулась к месту лютой сечи, но на Сити мужа не отыскала. Однако через два дня изувеченное тело мужа привезли с берегов реки Шерны[9].

Андреян, сын сельского священника, поведал:

– Сами-то мы из селища Угорья. Батюшка наш решил при церкви остаться. Старенький он. Коль супостаты придут, то приму, бает, смерть в святом храме. А нам с женой моей Марией велел в лесу укрыться. Когда к Шерне из лесу вышли, а на берегу убитый воин лежит. Пригляделись – в богатой одеже. То ли князь, то ли боярин. Правда, истерзанный весь, супостатом замученный. Вернулись в Угорье, людей кликнули, на санях повезли…

Горе Марии было глубоким и безутешным… И вот вновь она ждет весточки. Сердце на части разрывается. Живы ли отец с Борисом? Гонец ничего толком не поведал, одно только и услышал в Нижнем Новгороде: возвращаются!

Все прояснилось спустя две недели. В Ростов прибыли изнеможенный, похудевший Борис Василькович, его ближний боярин Неждан Иванович Корзун и десяток дружинников под началом боярина Славуты Завьяла.

Мария глянула в измученные глаза сына, и тот опустил голову.

– Что?.. Что с моим отцом, Борис?

– Погубили, изверги.

В Орду хан Батый вызвал многих русских князей, но ни одного из них не допустил во дворец. Томил, унижал, через своих слуг говорил о своей большой занятости.

Князья ожидали ханского приема по несколько месяцев, а случалось, и по два года. Такого оскорбления князья, если им доводилось выезжать в Неметчину[10], ни в одном царстве, ни в одном государстве не имели.

Кончалось терпение, таяла мзда, а «покоритель земель» забавлялся шумными увеселительными дастарханами[11] и охотой.

Михайла Черниговский негодовал:

– Довольно срам терпеть, князья! Батый обращается с нами, как с рабами. Плюнуть на хана – и домой!

– Ныне о доме забудь, Михайла Всеволодович. Ордынцы нас, как волков, обложили, никому не уйти. Попадешься в татарские руки – натерпишься муки. Охолонь, князь, и жди своего часа, – норовил урезонить Михайлу Всеволодовича ближний боярин Федор Андреевич.

Когда пошел пятый месяц, хан Батый наконец-то начал допускать до себя «неверных» гяуров[12]. По одному в день. Но прежде всего каждый князь должен был пройти через обряд «очищения». Перед дворцом разжигали два костра, втыкали подле них два копья с конскими хвостами и натягивали на концы копий волосяной аркан. Каждый князь, низко согнувшись под арканом, должен пройти между двух огней, а затем поклониться исламскому богу, что, по мнению татар, очищает душу и убивает всякие злые мысли.