– Мой храбрый капитан не узнал Робинзона Крузо? Он же пасёт коз у Деда Мороза, умеет читать, бегает быстро-быстро, не боится пиратов и уколов.

И сдался, подал Платону денежку. Платон лётом летел в магазин. Хрущевский стакан водки хлобыстнул за углом, отёр рот рукавом, и побрёл на автобусную остановку.

Поёт Платон на весь салон, что называется «на вынос»:

Дед Мезин везёт мешок муки. Он думает о том, что доброта и вино высасывают из человека соки, а зло и работа отдают человека самому себе; мало тебя в детстве пороли, Платошка, мало!

Не выхлопотал инвалидность, жаль, конечно. У бога дней не решето, выхлопочет на другой раз. Дорогу теперь знает. Уж в другой-то раз!.. На другой раз его как воробья на мякине не проведут!

А баба… Ивея переживёт, и не такое лихо топтала. Должно быть, испустит волнующий кровь вопль на всю деревню, поставит под глаз муженьку «фонарь», поплачет да и смирится с судьбиной.

В палате нас четверо. Я самый молодой, мне всего сорок пять. Вроде уж пожил, жаль ум в зыбке забыл. Лежу с сотрясением мозга. Брат в гости приехал, как «отоварились» с ним на радостях, что сам себе не рад. Браню теперь строителей: мосты делают узкими, все экономят, тащат да пропивают лесоматериалы, я вот на тракторе не вписался в проезжую часть, в реку опрокинулся. И брата хвалить нечего, сдурел от соснового запаха, не успею стакан налить, «на лоб» да «на лоб».

Плешивый с тараканьими усами бывший милиционер Воронов демонстративно отвернулся к стене, подтянул ноги к тощему животу, молчит, и с ним никто в разговоры не навязывается. Дуется. Моя бабка говорила: «На сердитых воду возят» – продуется. В больнице день без разговоров скоротать, это пытка. Вот, к примеру, как заселился в нам в палату Воронов. Заходит, будто к себе домой, по-хозяйски, нас как фотографирует взглядом всех вместе и по отдельности, взгляд как у разведчика, острый, профессиональный. Хоть бы поздоровался, так нет, сел на свою не заправленную бельём кровать, начинает шелестеть пакетами, свертками. Вынес из объёмной сумки пакет, на тумбочку положит – все видите? пакет обратно в сумку затолкает. Яиц я видел штук десять, банку с мёдом, палку колбасы и т. д. «Старики», естественно, каждый про себя строит догадки: что за знатный гусь залетел в палату? Кем бы он ни был, с его стороны это было полным актерством или проще глупостью, показухой. Потом спросил всех сразу, как мы кормимся: колхозом или на особицу? Молчание. Сестра «утки» выносит или …на меня, сидящего в бинтах, посмотрел особенно прискорбно. Мне даже показалось, что он делает над собой усилие не приказать мне: «Ты будешь выносить мою утку!». Опять молчание в ответ. И, видимо, «молодой» больной решил, что в палате лежать одни лохи. Через час уже стал, как пахан на зоне, нас поучать правильно жить, приноравливаясь к реалиям нашего времени; будто заслуженный генерал требует какого-то особого уважения к его персоне. Свысока на всех поглядывает, о женщинах говорит цинично и глаза свои рысьи прищуривает, мол, плавали, знаем. Подозрителен. На мою тумбочку медсестра кладёт таблетки, так он обязательно приподнимет голову от подушки, носом крупным, ястребиный поводит и усмехнется, дескать, вижу-вижу, по «блату» чуть не горстями выдают. Днями, особенно перед обходом врачей, тянет страдальческую песню; мы ли не поработали, мы ли не померзли. Рассказы у него героические.

И там бандитов «брал», и в другом притоне «брал», и конвоировал, и «шмон чинил». Или его байка про послевоенную деревню: