– Охран Охраныч! – раскатисто прокричали на башне. – Гроза идёт!

Начальник дворцовой охраны зевнул откуда-то из тёмного далёкого угла. Потянулся, потрескивая косточками да хрящиками.

Весна! – Ответил он, выглядывая из полукруглой бойницы, снаружи поклёванной пулями. – Что ж ты хочешь? Какая весна без Грозы?

Ну, так что? Пропустить? Госпожу Грозу.

Про… о-хо-хо… пропускай!

Так она не одна, с кавалером.

А кто ещё там?

Гром Громолвыч. А кто же?

Ладно, – неохотно согласился начальник дворцовой охраны. – Только пускай он за воротами оставит большую погремушку, а то колокольню опять расколотит, как в прошлом годе…

Весенний тёплый Дождь минутами назад пошёл гулять по царству. Голубоглазый длинноногий парень, он прибежал откуда-то издалека – из Туманного Заморья. Сильными плечами раздвигая тучи-облака, Дождь покатал по небу гремучие шары, похожие на большие орехи, растущие на громадных горних деревьях, – эти орехи потрескивали между ладонями, кололись, крошились… Звонко отряхнув ладони, Дождь забрался на поднебесный чердак и похрустел золотою соломою, которая вдруг превратилась в молнии, играючи летящие на все четыре стороны. Побаловавшись с золотой соломой, Дождь не удержался от лихого озорства: покачал угрюмые вершины, сгоняя с них туманный серый наволок и тревожа одинокого орла, сверкнувшего сердитым алмазным оком в сумерках; улетая, орёл тяжелел под дождевыми крупными каплями, но упрямо не снижался в полёте… Гранитная лавина по сырому склону съехала в ущелье, ломая кустарник и молодые деревья. Шальная молния взлетела в поднебесье и сорвалась оттуда – почти вертикально. Тысячелетний дуб стоял среди пустой долины. Молния воткнулась в тёмную крону. Живое тело дуба сдавленно охнуло. В одно мгновенье сердцевина переполнилась жаром. Треснула кора и пересохли ветки. Дуб раскололся, рассыпая старые желуди, с прошлого года ржавеющие среди старых дубовых лавров… Раздался хохот в небесах. Дождь веселился, бесшабашно сдвинув набекрень белое облако – шляпу свою. Расколошматив вековечный дуб, он поплясал возле огня, погрелся, а потом сырыми босыми ногами затоптал горящие остатки дерева – от пожара, от греха подальше.

И только после этого он перескочил незримую границу великого Святогрустного Царства.

Прошмыгнул к воротам старинного Царь-Города, ногтями постучал по кровлям, как будто проверяя работу кровельщиков. Пощекотал узорные окошки, мелодично посвистел свирелями дворцовых водостоков, подражая мелодиям пастушеских пасторалей… А вслед за этим Гром Громолвович ударил, немилосердно разрушая пастораль. Вороньё слетело с колокольни, раздирая глотки паническими криками и ничего не видя в мокрой темноте.

Одна ворона сдуру стукнулась в окошко царской опочивальни.

«Худая примета!» – мелькнуло в мозгу.

Царь Государьевич, поднявшийся ни свет, ни заря, снова решил маленько отдохнуть, и вот сейчас он с трудом оторвал от подушки голову с помятою прической и такими же помятыми мыслями. По сторонам посмотрел.

Ворона, ударившаяся в окно, успела уже улететь за несколько этих секунд, покуда государь прочухался. «Что за примета? – подумал он. – И почему худая?»

Молния за окнами выбелила небо синевато-светлою мокрою известкой. Царь в это время проморгался. Но ещё не видел ясно и отчётливо.

Горим? – спросил он. – Ты где, Терёшка?

Я здесь…

Горим, что ль?

Нет, Ваша Светлость.

А чего мы делаем?

Гроза, Ваша Светлость. Прогнать?

Царь зевнул, кидая на раскрытый рот мелкие крестики. Сонная слюна протопилась в левом уголке. Он вытер губы. Снова лёг и отмахнулся.

– Гроза? Ну и пускай себе гуляет. Зелёный нефрит мастера положили… Не страшно.