Рядом со входом в стеклянной будке сидел охранник. К его будке была прикреплена табличка с грозной надписью:

«Предъявляйте пропуск в открытом виде».

– Пропуск! – продублировал эту табличку охранник. При этом он взглянул на Эву строго и неодобрительно.

«Все ясно! – подумала она. – Наверняка макияж стерся и синяки проступили!»

На улице было ужасно жарко, Эва буквально сварилась в маршрутке.

– У меня нет пропуска! – проговорила Эва дрожащим, неуверенным голосом. – У меня только вот эта повестка! – И она протянула повестку охраннику.

Тот просмотрел какой-то список, сделал в нем пометку и вернул повестку Эве:

– Третий этаж, комната триста восемнадцать.

При этом на лице охранника было неприязненное выражение, мол, моя бы воля, я бы тебя и близко не подпустил.

Эва поднялась на третий этаж, пошла по коридору. Навстречу ей попалась какая-то девица, скользнула по Эве равнодушным взглядом – и вдруг в ее глазах равнодушие сменилось удивлением и презрением.

Все ясно, она разглядела синяки на Эвином лице!

Эва замедлила шаги и тут увидела справа дверь с женским силуэтом. Она подумала, что нужно поправить макияж, прежде чем идти к следователю. Ведь первое впечатление – самое главное, а какое впечатление она произведет на него со своей побитой физиономией?

Она толкнула дверь, вошла в туалет. Внутри никого не было, и Эва устремилась к зеркалу.

Да, случилось именно то, чего она боялась! Синяк проступил сквозь слой тональника и расцвел всеми цветами радуги! Немудрено, что охранник так на нее пялился!

Она достала косметичку и принялась замазывать следы того ужасного инцидента на заправке.

И тут за дверью послышались приближающиеся шаги и женские голоса.

Эва испуганно метнулась к свободной кабинке и спряталась в ней.

Она сама не знала, чего так испугалась – может быть, просто не хотела, чтобы ее застали за тем, как она замазывает синяки. Не хотела еще раз увидеть в глазах незнакомых женщин презрение. Но теперь ей оставалось только сидеть тихо, как мышь.

Судя по голосам, в туалет вошли две женщины.

– Моего-то сегодня просто не узна-ать! – говорила одна из них, сильно растягивая слова. – Прямо как будто пра-аздник у него!

– А что так? – отозвалась другая с ленивым интересом, больше чтобы поддержать разговор.

– А у него сегодня допрос главной подозрева-аемой! – тянула первая. – Представля-аешь, оставила в автобусе чемода-ан с бомбой, а сама вышла на автозаправке и была такова!

Эва похолодела.

Оставила в автобусе чемодан… вышла на автозаправке…

Речь явно шла о ней.

– Ну надо же! – лениво отреагировала вторая женщина. Чувствовалось, что ее разговор не слишком интересует.

– Но кусок чемодана сохранился, – продолжала болтушка. – Я видела. Хороший был чемодан. Светло-коричневый, из дорогой кожи…

Коричневый… кожаный… это точно ее чемодан! Хотя у нее не совсем коричневый… Нет, это точно ее чемодан. Так, значит, в нем была бомба? Ужас какой!

Эве захотелось провалиться сквозь землю, сбежать…

Нет, убегать нельзя – тогда ее точно сочтут виновной!

Тут дверь туалета снова хлопнула, и раздался новый голос – строгий, постарше.

– Рыжикова, опять болтаешь? Забыла, где ты работаешь? Забыла, что нельзя обсуждать детали следствия с посторонними?

– Но Татьяна Семеновна, я ничего такого… – забормотала болтушка. – Я ничего не обсуждала… и я не с посторонними… я только с Ириной, а она своя…

– А ты уверена, что здесь больше никого нет?

– Конечно, никого! Вы же видите!

По кафельному полу простучали быстрые, решительные шаги, хлопнула дверь одной кабинки, другой…

Эва инстинктивно вскочила на унитаз и застыла, присев на корточки.