Когда я наконец вошла в ворота города, мой пульс участился от нахлынувших чувств. Едкая вонь из траншеи вокруг города смешивалась с запахом жареного мяса и древесного дыма. Казалось, в Пеноре все кричат, вместо того чтобы спокойно разговаривать, звуки эхом отражались от булыжной мостовой и деревянных домов. Здания с остроконечными крышами и магазины выглядели так, будто вот-вот рухнут на узкую дорогу. Над головой возвышались фронтоны и арки, кое-где сушилось на веревках белье. В толпе я старалась не спускать глаз с Руфуса, шедшего в двадцати футах от меня.

После нескольких поворотов узкая дорога вывела на мощеную площадь, называемую Сажевой. Здесь в воздухе висел запах животных, запертых в загоне, и крови – то был процветающий рынок домашнего скота. По ветру разносился пепел, и я старалась не вдыхать его, а также не смотреть в сторону погребальных костров, стоявших вдали на этой же площади. Я не хотела представлять себя там, приговоренной к сожжению. Я могла только благодарить Архонта, что сегодня еще никого не казнили.

В восточном углу Сажевой площади располагалась золотая статуя Похоти, представляющая обнаженную женщину, которая своими позолоченными руками старалась прикрыться, сохраняя остатки скромности. Орден заказал ее сто лет назад, задолго до убийства короля. В Мерфине тогда свирепствовала страшная чума. Поскольку болезнь помимо всего прочего вызывала отек в паху, Орден объявил, что все беды от блуда, и установил эту статую, чтобы напоминать нам о наших грехах. А теперь вороны могли созерцать соблазнительные изгибы обнаженных женских ягодиц и при этом по-прежнему оставаться набожными.

Я глубоко и прерывисто вздохнула, проходя мимо палаток с яркими тканями и специями. Все эти незнакомцы вызывали у меня жуткий страх. В наши дни любой мог оказаться врагом. Нельзя было доверять ни соседу, ни дяде, ни дочери. Орден воздвиг стены подозрительности. Храни секреты лучше, или они будут использованы против тебя.

Одиночество было величайшим оружием Ордена против всех нас. Потому что кого проще контролировать, если не тех, кто почти сошел с ума от изоляции. Кем проще манипулировать, чем пустым местом?

Я не обращала никакого внимания ни на шум большого города, ни на рубящих мясо мясников, ни на крики животных.

Руфус шагал прямо к храму великого Архонта, который возвышался над северной частью площади. Я видела его уже отсюда, этот огромный купол, простирающийся до небес и погружающий остальную часть города в тень.

Я ускорила шаги, когда он пересек проходную, арку ворот, украшенную звездами и полумесяцем, с каменными башнями по обеим сторонам. А за воротами, суровый и величественный, стоял храм Архонта, и у меня перехватило дыхание. Он был выше городских стен, а главный купол напоминал череп великана. На внешних стенах были вытесаны из камня гримасничающие гаргульи.

На противоположной от меня стороне почва была футов на шесть выше тропинки, а покосившиеся надгробия были обращены на восток. Если Архонт когда-нибудь вернется, дабы воскресить мертвых, то явится он с небес над древним восточным городом Иблайн. Восставшие усопшие узрят Архонта в свете его славы, и он покажется им вторым солнцем. Ныне же здесь, под землей, веками лежат кости мертвых, одно поколение умерших сменяет другое, так что под моими ногами располагался огромный некрополь. В старые времена, как поговаривали, у духов мертвецов можно было многому поучиться и самому стать выдающимся художником или поэтом. Но сейчас все это было запрещено.

Высокие двери храма были распахнуты настежь, и я могла видеть, как Руфус исчезает внутри в тени. Я последовала за ним, проскользнув под прохладную ротонду. Меня охватил благоговейный трепет, когда я оказалась под куполом. Я не была здесь с восемнадцати лет и уже позабыла, каких он внушительных размеров.