Лиан. А для чего было их обижать? (Обиженно.) Я сказала, что тебя нет в Шату.

Флоран. Они брали интервью?

Лиан. Они хотели знать мои планы, то есть наши планы. Меня ужасно смущал микрофон. Я не сумела точно выразить то, что хотела сказать. Я боюсь, что ты рассердишься.

Флоран. Ты говорила обо мне?

Лиан. Публику интересуешь только ты! Я не строю на свой счет никаких иллюзий. Я сказала, что ты будешь сопровождать меня в Голливуд.

Флоран. Лиан!

Лиан. Очень мило с моей стороны признаться тебе в этом, потому что ты никогда не слушаешь радио. Ты бы никогда об этом не узнал.

Флоран. А газеты? Ты отдаешь себе отчет в том, как опасно преждевременно говорить о некоторых вещах…

Лиан. Вечный страх перед прессой. Ты же любишь рекламу, Флоран.

Флоран. Не я люблю рекламу, а она любит меня – вот в чем разница. Я не отказываюсь от рекламы, которая увенчивает нашу работу после длительного труда, вопреки нам самим. Она доказывает, что публика нас не забывает. А возмущает меня, когда сами артисты ищут рекламу, провоцируют ее. Современная реклама – продукт машины.

Лиан. Ты придерживаешься старой системы – реклама, сделанная вручную?

Флоран. Да. Работа, сделанная вручную, внушает мне доверие. Я признаюсь, что машины мне не нравятся. Всякая ручная работа, даже реклама, сделанная вручную, меня успокаивает, согревает, потому что она натуральная. А ваши машины меня замораживают.

Лиан. Не моя вина, что земля вертится и жизнь идет вперед, что существуют кино, радио, диски. И я нахожу чудесными этих людей, которые специально приезжают, расспрашивают меня и уносят в коробке мой голос.

Флоран. Удивительно, как ваше поколение любит консервированное искусство.

Лиан. А ты… и Эстер предпочитаете старую французскую кухню.

Флоран. Возможно. Только не требуй от меня, чтобы я в моем возрасте изменился.

Лиан. Грустно становится, очень грустно, когда подумаешь, что человек с твоей гениальностью мог бы принести в кино.

Флоран. Ты ошибаешься, Лиан… Театр и кино повернулись друг к другу спиной. Красота театра, его чудо заключается в том, что мы способны восхищаться в театре располневшим Тристаном и не очень молодой Изольдой. На экране Тристану должно быть столько лет, сколько было Тристану, а Изольде столько, сколько Изольде. А потом пленку монтируют, вырезают, склеивают, пока она не начинает обманывать, вводить людей в заблуждение. В театре же надо играть, жить, умирать: Эдипы, Оресты, Рюи-Блазы, Ромео, Джульетты, Селимены требуют много лет работы на сцене. Эстер и я только теперь стали способны играть молодых героев. Увы! Молодость же, которая сегодня так черства и жестока, должна была бы, наоборот, играть стариков. Потому-то вполне естественно, что тебя привлекает кино.

Лиан. Это парадокс?

Флоран. Парадокс? Когда истина выходит наружу, ее называют парадоксом!

Лиан. Запиши это!

Флоран. Записать что?

Лиан. В радиопрограмме не хватало авторского текста.

Флоран. Я старомоден, Лиан… Ты должна с этим примириться.

Лиан. Нет, ты говоришь это нарочно.

Флоран. Не будем спорить, малышка, я тебе объяснил без малейшего чувства горечи, почему я отказываюсь от американских контрактов. Вот и все.

Лиан. Ты разбиваешь мою карьеру!

Флоран. Твоя карьера в том, чтобы оставаться в «Комеди Франсэз», тосковать, жертвовать собой и играть, быть занятой в репертуаре.

Лиан. И ждать сто лет права сыграть Агриппину.

Флоран. Я не ждал сто лет права сыграть Нерона.

Лиан. Ты – это ты. И все же я предпочла бы увидеть Нерона, сыгранного молодым человеком его возраста.

Флоран. Эстер объяснила бы тебе лучше, чем я, трудности разрешения этой вечной проблемы…