Рюрик был, прежде всего, потомком Словена Старого – князя и верховного волхва словен, равно как представлял и духовную традицию славянского Поморья с его священным островом Рюген и сакральным центром всего Севера, не только славянского, но и скандинавского, в Арконе. Верховные жреческие функции передавались в древнем княжеском роде наследственно. Сын мифологического князя Словена Волхв, по преданию, был чародеем. Потомок Словена Олег не случайно был Вещим князем – волхвом. Это не был лишь его персональный особый духовный дар, но наследственная священная функция правящего рода!

Вспомним, в этой связи, что предсказания курляндских волхвов предрешили выбор Рюрика на Великое княжение словен, после кончины Гостомысла и его сыновей. Наследственные духовные функции первых князей, дружинного боярства и дворянства, давших Руси первых подвижников, монахов, священников и первых русских святых, наконец, уходят корнями в духовную традицию верхушки воинского сословия языческой Руси. Но в этом аспекте словено-русы не представляли собой ничего принципиально отличного от того, что мы находим в истории других индоевропейских племен Европы. Наше отличие было лишь в том, что наши сословия, пройдя специфический национальный путь становления, дожили до двадцатого века, показав удивительную историческую живучесть.

В связи с вопросом о сословном делении русского народа, особенно коснемся и вопроса о нашей национальной аристократии. Важно помнить, что у нашей аристократии, и в этом ее особое отличие от большинства европейских аристократических родов, были местные этнические корни. Именно поэтому, у нас и не сложилось особой аристократической касты, как то мы видим в Европе или в иных местах. Аристократическая элита родилась у нас не из класса завоевателей, а выросла из местного старейшинства, из родоплеменной знати, из княжеской дружины. Большую роль сыграла и неизменность среды обитания народа. Мы не вторгались в чужие земли для расселения, и не завоевывали себе больших и чуждых этноплеменных массивов, где неминуемо завоеватели и завоеванные делились бы на рабов и господ, на арьев и дасью. Только затем, чтобы подчеркнуть свой аристократизм по западным шаблонам, у нас в дворянской среде стали выдумываться пышные и небывалые генеалогии и предки – «завоеватели» из орды да с Запада. Но суть, все же, в том, что завоевания одним этносом другого у нас не было. Отсюда – и наш особый «отцовский» а не абсолютистский монархизм, отсюда и вывод о нашей автохтонности, исконности на данных территориях.

Долгая жизнь этноса на одной территории имеет существенное значение для его становления, и далее этот фактор играет немаловажную роль в развитии национальной жизни.

Немецкий историк начала двадцатого столетия Александр фон Мюллер справедливо полагал, что «любая органическая жизнь, в том числе и жизнь народов, укореняется в земле и тем самым привязывается к определенным границам». Очевидно, что выход за эти границы чреват для народа постепенной утерей своей национальной идентичности. Примером тому может служить героическая попытка Белой эмиграции сохранить вдали от России свою русскость; попытка, обреченная на провал, так как уже их дети, не говоря о внуках, в большей степени имитируют русскость, чем в действительности являются русскими. Утрата национальной среды обитания тяжело сказывается на душевных свойствах народа, наносит ему не всегда сразу заметную, но всегда тяжелую психологическую травму. Автохтонность народа, постепенное эволюционное развитие государства и державного этноса, взаимно гарантируют