И вот наступал долгожданный момент – счастливцы строились в коридоре в одну шеренгу для инструктажа и получения увольнительных записок. Форма одежды, причёски приводились в идеальный порядок. Пред строем представал Юрий Игнатьич, придирчиво всех осматривал, говорил разные напутствия о том, как нужно себя вести в городе. Обычно это было в его излюбленной манере с многоэтажным армейским юмором. Потом он лично раздавал увольнительные.

   Но не дай бог появиться на горизонте в момент инструктажа увольняемых незабвенному Бумаге, то есть заместителю командира батальона по политической части. Тот являлся перед строем с неизменной широкой и сладкой улыбкой и начинал длинный и нудный инструктаж, – как высоко мы должны нести звание курсанта по улицам Ставрополя. Все терпеливо и обречённо ждали. В конце своей речи он обычно кого-нибудь спрашивал:

– Товарищ курсант, как Вы собираетесь провести своё увольнение?

   Если курсант медлил с ответом или говорил, что просто хочет погулять, посмотреть город, то Бумага начинал сначала просто возмущаться, потом топать ногами и кричать:

– А, не знаешь, что будешь делать, – значит обязательно напьёшься! Никакого увольнения, учи Устав!

   Со временем мы научились преодолевать это препятствие в виде Бумаги и отвечали на его вопрос громко и уверенно:

– Пойду в библиотеку! – или, – Мечтаю попасть в филармонию!

   Бумага был доволен ответом и расплывался в елейной улыбке.

   Вышел как-то я из ворот училища в первое своё увольнение, в компании человек пяти таких же счастливцев. Планов никаких не было, хотелось просто свободно пошататься по Ставрополю, который до сих пор видел только из окна казармы. Володя Плотников, шустрый разбитной малый, предложил:

– Давайте «дёрнем» по стопке?

   Никто не возражал, я тоже. Думал, почему бы в честь первого увольнения не выпить немного вина. Зашли в какую-то «забегаловку», скинулись там по сколько-то. Столпились вокруг небольшого высокого столика, ждём. Появляется Плотников со стаканами и бутылкой водки. Водку я тогда ещё не пробовал. Как-то до этого обходились с друзьями пивом и вином. Спрашиваю:

– А чем закусывать будем?

   Плотников, разливая по стаканам, небрежно бросил:

– Курятиной.

   Я подумал, что ему в посылке курицу прислали, жду закуску. А Плотников достаёт и кладёт на столик пачку сигарет:

– Закусывайте!

   Это, оказывается, и была, к моему глубокому разочарованию. «курятина». В общем, водка мне тогда не понравилась. Кстати, Плотников в скором времени за неуспеваемость и «употребление» был исключён из училища и отправлен дослуживать именно в Комсомольск на Амуре, как и предрекал Юрий Игнатьич. Плотников ещё запомнился тем, что в увольнении, по некоторым рассказам, брал в аптеке какие-то капли, разбавлял их в автоматной газировке и «балдел».

   Был у нашего Бумаги какой-то помощник «по комсомолу», худой старший лейтенант. За глаза звали его Карандашом, и однажды собрал он наше классное отделение на беседу по «национальному вопросу». Видимо, по указивке политотдела. В ходе этого собеседования выяснилось, что в нашем, 104-ом классном отделении из тридцати двух человек – два чуваша, два казаха, два мордвина, два татарина, один башкир, один немец и один чеченец. Остальные – русские, белорусы и украинцы, которые по классификации политотдела относились к «русским», в отличие от остальных, – «нерусских». Как сказал русский бакинец Юра Артюхов – «Как в Ноевом Ковчеге – всякой твари по паре». Этот Юра, хотя и был чистокровным русским, но говорил с характерным азербайджанским акцентом, потому как родился и прожил всю жизнь в Баку.