– Хлеба не покупай. Я тут пироги затеяла.

– Какие еще пироги?

– С капустой да с курагой. Надоела твоя стряпня, а в шкафу в самом низу пакет муки оказался. Дрожжи я в холодильнике нашла, тесто подходит, капуста уже тушится, курагу я замочила.

– Бабуль, я тебя умоляю, не делай ничего, а? Я приду и приготовлю. Я часов в шесть, может, уже домой приду.

– А я ничего больше делать и не буду. Тесто еще подходить будет часа три, потом я его обомну, и уже до твоего прихода пусть снова подходит. Капуста остыть должна, ее горячую в пироги нельзя. Придешь и будем печь.

– Знаю я тебя как облупленную, уже тридцать четыре года знаю! Только попробуй сама испеки! Что ты там наваяешь одной рукой? Испечешь – есть не буду, вот посмотришь! Бабуль, ну а если обожжешься? – перестав возмущаться, заскулила Дуся.

– Обещаю твердо: больше ничего делать не буду. Клянусь своим здоровьем. Работай спокойно, просто хлеб не покупай домой. Если б не хлеб, я бы тебе и не сказала. А то ведь купишь, Дусь, испортится батон.

– Ну хорошо. Пока, бабуль.

Дуся позволила себе обернуться. Преследования точно не было.

В вагоне метро на «зеленой» ветке было днем не так тесно, как в час пик, и Дуся села на освободившееся место. Сидя думалось как-то медленнее, и мысли Дусины повернули совсем не в практическую сторону. И почему так получилось, недоумевала Дуся, что ей некого попросить помочь разобраться в этом деле? Ей впервые за много лет понадобилась серьезная помощь, она впервые за много лет попала в ситуацию, в которой не может ничего понять, и что же? Оказалось, что кроме дяди Славы, друга отца, у нее нет знакомых, на которых Дуся могла бы рассчитывать. Дядя Слава далеко, поэтому надеяться совсем не на кого. Только на себя. «Как же так оказалось? – загоревала Дуся, рассматривая свою жизнь со всех сторон. – Я же всем всегда помогаю. Я всегда выручаю всех, кто меня об этом просит. Мне не в тягость. Почему же мне самой некого попросить о помощи? Даже обратиться не к кому. Может, просто нет у меня сильных друзей?» Делать такие выводы было обидно, но Дуся честно старалась искать причину, которая привела к этой непонятной ситуации, в себе, как всегда учил отец. «Попала в неприятности – найди мужество признаться, что ты сама в них вляпалась» – отчетливо прозвучал в голове ироничный голос отца, как будто он сказал эти слова где-то рядом, Дуся от неожиданности даже оглянулась по сторонам. «Все, приехали. Уже началось что-то психическое. К врачу сходить или пока просто валерьянку попить? Наверное, те таблетки, что бабуле выписывают от бессонницы, все-таки нельзя, что-то там врач говорила, что никому не давать и самой не пить…»

После «Автозаводской» почти никто не вошел, и Дуся сразу обратила внимание на мальчишку лет двенадцати, который встал посреди прохода, собираясь запеть. Острое плечо оттягивала обшарпанная гармошка. Парень несколько раз переступил с ноги на ногу, чтобы встать потверже. Мальчишка был смуглый, чернявый, с густющими, загнутыми кверху ресницами. Тоненькая шейка в вороте дешевой клетчатой рубашки вызывала жалость и умиление. «Дать, что ли, пятьдесят рублей? – расчувствовалась Дуся. – Вон какой хороший. Лицо умное, глазки честные. Не просит на лечение, не ворует. Работает. Да, пожалуй, такому хорошенькому десятку маловато, дам пятьдесят».

Двери закрылись, мальчишка сыграл незатейливое вступление и запел. Репертуар хозяевами был выбран правильный, жалостливый: «А я хочу, а я хочу опять по крышам бегать, голубей гонять…», и заиграл мальчишка складно, и петь начал сразу звонко, но Дусина рука, потянувшаяся к молнии на сумке, вдруг остановилась. Певец не просил. Он бросал вызов миру. Дуся ощутила, что мальчишку ей больше не жалко.