Катя сразу привела мать в комнату Лили, чуть ли не подпрыгивая от блаженства удовлетворенной мстительности. Вера немедленно опробовала ее косметику и даже пыталась примерить платья, остававшиеся в шкафу, – все, конечно, заграничное, из «Березки»[3], не какой-нибудь там Мосшвейпром! – однако для этого ей понадобилось бы скинуть килограммов двадцать, так что пришлось встречать мужа в обыкновенном трикотажном платье, так обтягивавшем раздавшуюся фигуру, что оно было и узко, и коротко во всех местах. Единственное, во что удалось поместиться, это в домашние тапочки Лили. Да и ладно, решила Вера, любуясь на себя в зеркало, всяко лучше этой тощей шкидлы, фотографию которой она увидела на комоде. И «химию» сделала очень вовремя, во какие кудри получились! Катерина, правда, при виде их скривилась, испортил город девку… Да, спасибо, не совсем, вон как о матери позаботилась!

Не видел Родион бывшую жену – сколько? Да лет пятнадцать, не меньше, с того самого дня, когда всевластный Михаил Иванович Говоров одним движением руки развел их с Верой, чтобы брак Родиона и Лили мог считаться законным. Родион с тех пор частенько размышлял, а как бы сложилась их с Лилей жизнь, если бы тесть тогда не вмешался, если бы они расстались?.. Нет, конечно, Камышеву пришлось бы засунуть куда подальше свои непомерные амбиции и мечты: вернулся бы в совхоз «Ленино» Тюменской области, работал бы там агрономом, ел бы себя поедом – ну и запивал бы это дело, конечно, дома, за кухонным столом, в компании жены, а закусывал разносолами: готовить Верка была непревзойденная мастерица…

Ну и что изменилось? Снова они за одним столом, уставленным этими самыми разносолами, которые Верка приперла из деревни, снова пьют, и все вернулось, так сказать, на круги своя… Зачем было, спрашивается, пятнадцать лет нервы мотать?!

Катя, умиленно наблюдая картину семейного воссоединения, радостно голосила в лад отцу и матери:

когда вдруг открылась дверь и в дом вошла Кира.

– Добрый вечер! – ошеломленно сказала она, недоверчиво озирая невероятную картину: отец, совершенно пьяный, сидит в обнимку с какой-то толстой, как корова, нет, жирной, безобразной теткой (на голове куча бараньих кудрей), тоже совершенно пьяной, – а рядом хмельно хихикает довольная Катя.

Киру никто не услышал.

– Папа! – возмущенно крикнула она, и только тогда пирующие обернулись.

– Ой, Кирка приехала! – радостно воскликнула Катя.

– О! – радостно заорал отец. – Это моя самая-самая умная… Ты это, проходи, Кира. Здесь у нас по-простому, без всяких, знаете, интеллигентских…

Он хотел было подняться, однако тетка с бараньими кудрями по-свойски обхватила его своей толстой ручищей и победно улыбнулась Кире.

Родион Петрович пьяно захохотал:

– Проходи, вон Кондратьевна картошечки поджарила на сале. Знаешь, как она готовит? Я еще помню, когда мы были с ней женаты…

Катя, наконец, заметила, с каким изумленным ужасом смотрит Кира на отца в объятиях незнакомой женщины, и радостно объяснила:

– Да это ж мамка моя приехала! Познакомьтесь!

Женщина поднялась и с улыбочкой протянула руку:

– Здрасьте!

Кира, однако, бросила в угол сетку с апельсинами, которые привезла из города, плюхнулась на стул, отвернулась и сердито стянула варежки.

– О-о, начинается! – со злой насмешкой протянула Катя.

– А чо она нос воротит? – обиделась Вера.

– Да не обращай внимания! – отмахнулась Катя.

Но Вера, конечно, не обращать внимания не могла.

– А я теперь тут жить буду! – заявила она гордо. – Да! С Родиошей все согласовано!

Кира с ужасом увидела, что отец с готовностью кивнул, – и не поверила глазам: