Раз! Два!

– Три! – проорала толпа. – Четыре!

Они считали каждый мой удар, встречая особо жёсткие восторженным рёвом. Я бил ещё. Пот бежал по мне ручьём, мокрые волосы лезли в глаза, пыль от сломанных досок пола прилипала к телу.

Я ударил ещё раз. И тут рефери, Большой Маккарт грубо отпихнул меня. Я поскользнулся на собственном поту и чуть не упал.

– Раз! – начал считать он. – Два! Три! Четыре!

– Пять! – раздалось со всех сторон.

Все эти богатенькие зрители стояли возле клетки, обхватив прутья руками. На пальцах у многих видны перстни с драгоценными камнями, у всех красные.

Я нашёл взглядом Лию. Она улыбалась.

– Шесть! Семь!

Старый Герберт устало мотал головой.

– Восемь! Девять! Десять!

Толпа зашумела, как море во время шторма. Старый Герберт рухнул на спину. Но перед тем как вырубиться, он посмотрел на меня и начал шептать.

И почему-то я это услышал:

– Освободитель.

Но мне было некогда об этом задуматься. Все орали, забыв, что в начале боя меня освистали. Кто-то хлопал в ладоши, кто-то топал ногами об пол. Один охранник достал пушку и начал стрелять в потолок. Лицо довольное.

Другой тоже пальнул, но его засыпало искрами из лампы. А его сосед колотил прикладом винтовки по полу.

Судья, Большой Маккарт, взял меня за руку и вскинул её вверх. Жест, понятный каждому. Старый Герберт так и лежал. Крылья втягивались, цвет лица менялся, а глаза перестали светиться.

– Алекс! – Лия повисла у меня на шее. – Где ты так научился? Вот это удары! – она восторженно изобразила двоечку в воздухе. – Бил и бил. Фаулер бы поседел от злости, если бы у него оставались волосы!

Меня радовали только первые десять побед в моей жизни, потом я воспринимал их, как должное. Но детская радость сестры передалась и мне. Я её подхватил и крутанул. Она ногами задела кого-то из секундантов Старого Герберта, склонившихся над побитым.

– Мы его сделали, – шепнул я.

Победа, почти такая же, как в первый раз. Я вытер пот со лба и оглядел толпу. Меня снимал оператор. Я подмигнул ему в камеру и стрельнул указательным пальцем, как делал всегда.

– Надо же, – раздалось с потолка. – Бродяга с Нижнего Города начистил морду Старому Герберту. А что так тухло? Разве это не заслуживает пары хлопков?

Толпа заревела ещё громче. Те из богатеев, кто были рядом, просунули руки сквозь прутья клетки и начали хлопать по рингу. Вышли две девицы в узеньких трусиках. Одна поцеловала меня в щёку, прижавшись ко мне горячей грудью.

Вторая вручила мне нечто. Вроде бы это кубок, но больше походило на стеклянную супницу для борща. Высокий мужчина с проседью протиснулся через них и сунул мне микрофон.

– Ты сделал Старого Герберта! – сказал он. – Как ощущения?

– Охренеть, – только и смог ответить я.

Старый Герберт поднялся и подковылял ко мне. Лицо опухло от ударов. Он что-то хотел сказать, но просто вытянул руку. Я слегка стукнул по ней, и побитый полудемон ушёл, прихрамывая и опираясь на секундантов.

Он почему-то назвал меня освободителем.

Самый странный бой в моей жизни.

Но вдруг шум толпы стих. На ринг поднялся седоволосый мужчина с аккуратной бородкой. Рядом с ним стояли охранники в броне и шлемах с красными визорами. Пушки они держали наготове.

– Отличный бой, юноша, – сказал седой, сверля меня колючим взглядом. – Я впечатлён.

Он похлопал меня по плечу и ушёл. Едва он исчез, как толпа начала орать с удвоенной силой. А потом кто-то вообще поднял меня на руки и начал качать.

* * *

– Через неделю новые бои, – сказал мне мужик с толстыми щеками, отсчитывая обслюнявленным пальцем купюры. – Платят больше.

Они красные и хрустящие, с чьим-то профилем. На каждой три нолика. И эта стопочка передо мной всё росла и росла.