Ее голос опускается до тона, которым беседуют близкие друзья:

– Между нами говоря, он иногда и на меня косо смотрит, когда я выхожу туда. Давайте я заварю чай, и мы поболтаем в гостиной?

– Чай звучит чудесно, но… Простите, у меня плотный график. В другой раз.

Она пристально смотрит на меня:

– А будет ли другой раз? Джек предложил вам комнату?

– Мы не успели дойти до этого вопроса.

– Если я скажу, что она ваша, вы согласитесь?

Я колеблюсь, вспоминая его руку на своей. Но делаю усилие, чтобы забыть об этом.

– Я была бы рада снять вашу свободную комнату.

Я выхожу из дома с радостной улыбкой, чувствуя взгляд Марты на спине. Как только дверь закрывается, я выпускаю полные легкие воздуха и испытываю сильное желание на что-то опереться.

– Хорошо посмеялись надо мной, да?

Я вздрагиваю от голоса, доносящегося слева от меня. Поворачиваюсь и замечаю пожилую женщину в коричневой шерстяной шляпе с лиловым вязаным цветком спереди. Она пристально смотрит на меня из соседнего сада. Она направляет на меня садовые ножницы с таким видом, словно ткнет ими в меня, ни на секунду не задумавшись.

Я делаю шаг назад.

– Прошу прощения?

– Тычете пальцами и хихикаете над моим садом. А это мой чертов сад.

Я в полном замешательстве:

– Простите… Я не…

Не давая мне закончить, она ускользает к себе домой в компании двух кошек. Дверь за ней захлопывается.

Выйдя из дома Джека и Марты, я сажусь в машину. Я вся дрожу и сжимаю руль, пытаясь успокоиться. Но не могу. Открываю бардачок, достаю баночку антидепрессантов, глотаю две таблетки не запивая. Закрываю глаза, ожидая, когда подействует их магия. Откидываюсь назад и аккуратно прикладываю кончики пальцев к виску. Растираю его. Глубоко вдыхаю. Использую собственную дыхательную технику, чтобы успокоиться.

Раз, два, вот моя туфля.

Три, четыре, а вот дверь в квартире.

Пять, шесть…

Так, медленно и спокойно, я прихожу в себя.

Когда напряжение внутри исчезает, я смотрю на часы. Половина пятого, и сегодня мне нужно еще кое-куда заехать. Мои родители ждут, что сегодня вечером я буду у них в гостях в Суррее. При нормальных обстоятельствах я бы без колебаний отменила встречу, но это не нормальные обстоятельства. Если я не поеду или не появлюсь, они запаникуют и позвонят родственникам. Или, еще хуже, – в полицию. Последнее, что мне нужно, это спасательный отряд из близких или полиция на хвосте.

Я завожу машину и уезжаю. Дороги забиты, все в пробках, и это хорошо. Я должна сконцентрироваться на руле. Не оставляя себе времени на беспорядочные мысли, полные сомнений. Свернув с М25, я еду через долину Моул и ее жирные зеленые поля с жирными коровами и овцами. Ее пухлые деревни с пухлыми домами и пухлыми полноприводными автомобилями, припаркованными снаружи. Это Англия, в которой я выросла. И нет ничего более английского, чем дом родителей. Это старый домик священника, который меньше особняка со свободной комнатой, но в некотором роде такой же величественный. И нет ничего более английского, чем сами мои родители, которые ждут меня у входной двери. Наверно, они видели, как я подъезжаю по длинной аллее, еще до того, как я добралась до самого дома. Да, это такое место.

Мой отец держится настолько прямо, как будто он проглотил кочергу, что делает его как будто выше ростом и не дает отвести взгляд. Мама в шутку зовет его серебристой лисой, намекая на его почти полностью седые волосы. До выхода на пенсию он был выдающимся врачом в Лондоне и к концу карьеры располагал собственной частной практикой. Он из тех людей, которых сейчас особо не встретишь. Сильный молчаливый тип. Я полагаю, таких называют стоиками.