По наблюдениям Турбанова, ни один человек в их конторе не любил свою работу, но каждый смертельно боялся её потерять. Все знали, что для покинувших госслужбу не по своей воле возвращение, как правило, невозможно. В коммерческие структуры уволенных чиновников старались не брать, резонно опасаясь, что они притащат за собой политический «хвост».
Вечером снова заглянул Надреев и между прочим спросил: «Что у тебя за проблема с Жабулаевым?» – «Никаких проблем, я зарубил его новый роман». – «Плохая книжка?» – «Мягко сказано». – «А ты в курсе, что сынок Жабулаева женился на сестре замдиректора Контрольного комитета?»
Турбанова передёрнуло:
«Ты уверен, что мне прямо необходимо всё это знать?»
«Я тебя просто предупредил: будь поосторожней. Этот крокодил уже названивает по всем инстанциям».
Время от времени Агата и Турбанов играют в разных людей. Вечером они сидят в Кафе № 16, бывшем ресторане «Нашатырь».
«Как ты относишься к обывателям?» – вдруг спрашивает Агата.
«Хорошо отношусь, они бывают очень трогательные».
«Тогда сегодня мы играем в такую милую мещанскую парочку».
Он придвигает к ней тарелку с куриным филе и говорит с большим чувством:
«Ешь, рыбка, птичку!»
Агата нежно хмыкает.
«А если бы здесь, например, кормили жареной рыбой?»
«Ну, тогда я бы сказал: ешь, птичка, рыбку! Кажется, у них ещё принято просить руку и сердце».
«Тогда чего мы ждём?»
«Вот я и собирался как раз. Дорогая! Я хотел бы просить твоей руки!»
«Вот она! Левая… А как надо правильно отвечать?»
«Надо отвечать тихо: я подумаю. И потом ставить корыстное трудновыполнимое условие».
«Я подумаю. И про условие тоже. Один миллион долларов – нормально? Всего один».
«Хорошо, дорогая, я постараюсь».
Агата выходит из ванной мокрая, с полотенцем на голове, как в белой чалме.
«Ты сейчас похожа на восточную рабыню из какого-то гарема».
«О! В таких людей мы ещё не играли – в рабыню и господина».
«Серьёзная идея, надо попробовать».
«Значит, смотри, рабыня вся такая покорная и кроткая, а господин – такой брутальный тиран».
Турбанов выпрямляет лицо, прежде чем сказать молча: «На колени, сука!», и в этот момент по комнате проносится что-то вроде шаровой молнии средних размеров.
Агата встаёт на колени, обнимает его ноги и вдруг начинает рыдать.
«Что стряслось?» – он тоже опускается на колени и прислоняется лбом к мокрой чалме.
«Ведь бывает такое обожание, когда хочешь съесть предмет обожания? Вот! Держись от меня подальше! Если серьёзно, я очень боюсь тебя потерять. И ещё сильнее боюсь, что ты меня потеряешь. Всю свою жизнь я только и делаю, что теряюсь, с самых малых лет. Потом я даже заподозрила, что мир подменили, и у меня до сих пор такое чувство – что мир подменён».
16. Второй рассказ Агаты
Я приехала в гости к старшей подруге, которая жила в провинциальном городке. Мне было двадцать два года, и я знала этот город наизусть – он тесный, как шкатулка: маленькая площадь с бюстом Ильича и три с половиной улицы. У подруги завтра день рождения, круглая дата, съедутся гости из разных мест.
В два часа дня я собралась в магазин – докупить продуктов для праздничного стола. Она ещё попросила: «Возвращайся скорей, не задерживайся. А то завтра нагрянет толпа, не успеем поговорить».
А где там задерживаться-то?
Я пошла, купила в местном убогом магазинчике, что смогла найти, выхожу на улицу и почему-то местность не очень узнаю.
Иду в ту сторону, откуда пришла, оказалось – не туда. Ничего, кроме сплошного забора. Иду обратно, попадаю в совсем незнакомый район. Ну смешно же, думаю, проще в собственных карманах заблудиться!
Одним словом, я бродила два с половиной часа. То совсем на окраину выйду, то в какой-то пустынный тупик. И, как назло, почти нет прохожих, чтобы спросить дорогу: или совсем глухая старушка, или чумазые дети посреди огромной лужи. Ещё повстречался один алкаш, который попытался меня в жёны угнать, еле отвязалась. Кружу, кружу. Меня уже ноги не держали, так устала бродить.