Но мы её не оставляли; когда приезжали в Могивель, нянчились с её сынишкой, ходили с ним гулять, давая ей время отдохнуть.

… … …

Ева и я жили по соседству, в одном доме. Родители у Евы развелись, когда ей исполнилось восемнадцать. Как говорится без суда и следствия. Но по факту это случилось давно. В отличие от всех нас у Евы было много родственников со стороны отца, которые постоянно так или иначе давали о себе знать, проживая рядом. Но это больше тяготило её. Она всегда чувствовала себя среди них лишней, а семейные застолья были для неё пыткой.

Однажды, зайдя к ней, я застала её в слезах. После долгих расспросов, она призналась мне, что плачет из-за того, что поняла: мама её не любит. Нам было по двенадцать лет. Честно? Тогда я приняла это за полный бред. В моем детском сознании такой вселенной не могло существовать. Помню, села и начала играть «Лунную сонату», Ева рассмеялась и крикнула: «Хватит-хватит, всё, я поняла уже, прекрати!» Она прогнала меня со стула, села за пианино и из «Лунной сонаты» сымпровизировала вальс. Я часто вспоминаю этот момент. Она не любила грузить других своими проблемами. Она была скрытной. Например, мы с девчонками узнали, что Ева каждый день подкармливает нашу дворовую собаку Белку, только когда случайно застали её за этим занятием.

… … …

А у Дины папа был полковником, мама – женой полковника, старший брат – младшим лейтенантом. Девиз семьи – «Честь превыше всего!» Семья приехала в наш город по распределению, когда нам было лет одиннадцать. Поэтому нельзя сказать, что Дину мы хорошо и близко знали. Нам пришлось наблюдать уже сформировавшуюся всегда безупречную фарфоровую куколку, с комплексом курносого носа. Говорю без иронии, а с грустью. На лице тонна грима, ярко красные губы. Мама Дины, каким-то волшебным образом, уладила вопросы учителей по поводу её макияжа в школе. И это негласно поднимало её статус в наших глазах.

Дина всегда очень долго собиралась и приводила себя в порядок, прежде чем выйти на улицу. Волосок должен был лежать ровно к волоску, потому что если твои волосы небрежно взъерошены, пусть и ветром, то это значит только одно: «Шлюха растрёпанная, только что вылезла из чьей-то постели». А если губы не накрашены, включите воображение сами. Так учили её, так она учила нас.

Но мы с девчонками плохо у неё учились. Мы чувствовали себя ещё подростками, сорванцами, которым было противоестественно лакировать волосы, красить губы. Такие ярлыки, как «доступная», были очень далеки от нашей вселенной. И мы тихо посмеивались над Диной. С белой напудренной кожей и красными губами, она напоминала нам Джокера, и хорошее чувство юмора, присущее ей, играло с ней в данном случае злую шутку. Мы сплетничали о её внешности, о её манере одеваться, и нам это доставляло удовольствие. Но в какой-то момент нам это надоело, и мы попытались донести до неё, что налицо явный перебор с косметикой. Однако, и после этого ничего не изменилось. Дина пропустила мимо ушей наш манифест и принялась с усердием ещё больше краситься. Нам оставалось только переглядываться и закатывать глаза.

Но о наших взаимоотношениях внутри банды никто не знал. Мы всегда держались одной командой.

… … …

«Наши» были старше нас на два года. В состав этой банды, о которой я уже упоминала, входили Космос, Длинный, Вано, Айгуль и Санчелла. Они состояли в олимпийском молодёжном резерве по плаванию. Это не тот бассейн, в который ты ходишь два раза в неделю по абонементу и пропускаешь, если вдруг приболел. Нет… Олимпийский резерв подразумевал тренировки шесть раз в неделю, два раза в день: утром до школы и вечером после школы. Конечно, это сближает людей. После окончания школы вся команда по плаванию поступила в один столичный институт. Точнее, все поступили в тот институт, который выбрал Космос. Все учились на бюджете и хорошо, кроме Длинного, которому постоянно тот помогал.