Летом мы с одноклассником Вовой Зайцевым целыми днями катались на велосипедах – то по Рабочему, то по окрестным полям и проселкам, только в деревни не заезжали, чтобы не получить «по ушам» от местных пацанов: они никаких вопросов не задавали, просто били всех подряд. Вечерами в лесополосе пьянствовали компании мужиков. Год назад вышел «указ», и выпивать на улице не разрешалось, но мужики пили все равно: в основном дешевое плодово-ягодное вино – «чернило» – и самогонку.

Перед седьмым ноября меня приняли в комсомол. А тем же вечером «основные» пацаны взяли нас с Вовой на дискотеку в центр. После дискотек всегда были драки с пацанами с других районов. В тот вечер драться приехал «Восьмой Кирпичный». Вову сильно побили – он упал на тротуар, и его отдубасили ногами: сломали нос и выбили два зуба. Я отделался рассеченной губой и синяком под глазом. В «Трест» мы больше не ездили: Вова боялся, а я без него не хотел.

Экзамены за восьмой класс сдали легко: всем поставили те оценки, которые были за год. Большинство пацанов ушли в училища, Вова – в строительный техникум. В сентябре к нам в класс пришел Коля Морозов – он раньше учился в первой школе, в центре, но там его в девятый класс не взяли. Мы с ним быстро сдружились. Он слушал «хеви-метал», и мне эта музыка тоже понравилась. Мы стали с ним на районе первыми металлистами – ходили с длинными волосами, с самодельными клепаными браслетами из дерматина. «Основные» пацаны смотрели на нас косо, но некоторые из них тоже слушали «металл», и Коля доставал им записи – так что нас никто не трогал. Учились мы без интереса, получали свои четверки, не слишком стараясь.

В школе и по телику вовсю трындели про «перестройку» и «ускорение», но в жизни мало что менялось, только становилось больше всякой музыки и газеты было интереснее читать.

Весной восемьдесят девятого в Могилеве проходил всесоюзный рок-фестиваль «Диалог». Мы сходили с Колей на один концерт: в нем играла, среди прочих, «тяжелая» группа из Минска «Мроя» – неплохой металл «для сельской местности».

Летом Коля поступил в минский РТИ, а я – в могилевскую «машинку» – машиностроительный институт – на «сварочное производство». Мне было в принципе все равно, куда идти: никакая профессия не нравилась, в стране происходил бардак, и чем заниматься и как дальше жить, было неясно. Но и в армию идти не хотелось, а в тот год студентов забирать перестали.

Большая часть пацанов в моей группе поступили после училищ на сварщика – их брали без экзаменов за красный диплом, а получить его в «хабзе» было легко. С ними я не общался, только с Игорем Манченко, фанатом «Алисы», «Кино» и другого «советского рока». Он довольно быстро пересадил меня с «металла» на эту музыку, и мы почти каждый день после пар ехали к нему, сидели в его комнате, заклеенной плакатами и заваленной бобинами и кассетами, слушали музыку, пили чай или пиво и разговаривали обо всем подряд.

На учебу нам было насрать – мы знали, что если «хабзайцев» не выгоняют, то и нас не выгонят тоже, и сессии мы регулярно сдавали без двоек.

Осенью девяностого года, когда все кругом говорили про «диктатуру», в институте начали выпускать газету. Главным редактором назначили преподавателя философии Копыткова. Он предложил всем желающим «попробовать себя на ниве журналистики». Кроме меня, в нашей группе желающих не нашлось. Копытков поручил мне взять интервью у декана Хомутского, которого угораздило вдруг вступить в компартию. Декан в ответ на мои вопросы юлил, раздражался и почти открытым текстом угрожал меня исключить, если я напишу «что-то не то». Статья вышла в урезанном виде – видно, сам Хомутский ее и отредактировал. После этого мой интерес к газете пропал.