– А если это инициативный дворник? Что, если он уже десять раз ходил с жалобами на этого Кононова к начальнику ЖЭКа, а тот от него только отмахивался? И вот все его жалобы оказались обоснованными, и в довершение всего появился сотрудник газеты. Тут-то он выложит столько, что хоть книгу пиши. Что тогда?

Помолчав, она сказала:

– Ну, хорошо, пусть это будет инициативный дворник. Но подумай, что он может сказать при всей своей инициативности? Что этот Кононов вербовал его в буддисты? Обещал познакомить с Махатмой Ганди?

От этого Махатмы Ганди мы стали хохотать как сумасшедшие. Страх, напряжение – все прошло. Мне так захотелось обнять ее и прижать к себе, что в штанах у меня начался микроприступ гипертонии. Я сел поудобней.

– Что ты хочешь от меня услышать? – наконец сказала она. – Чтобы я порекомендовала тебе бросить работу в газете? Но ты же любишь ее, правильно?

– Слушай, я всегда знал, что есть неприятные задания, но для них есть псевдонимы. Я знал, что раз в году надо отписать муру про отчеты и выборы. Но тут выходит, что ничего другого и не надо. Что все, что я пишу, или почти все – это… не журналистика. Конторский официоз, полуправдивые очерки и теперь еще это развед-донесение.

Она вздохнула:

– Это не так. Ты делаешь прекрасные очерки, у тебя есть другие замечательные материалы. Не бывает работы без каких-то неприятных обязательств. Я тебе советую, Митя, не гони картину. Сейчас все уперлось в этого дворника. Встреться с ним, а потом увидишь, что делать дальше. Ну, подумай, что он тебе может рассказать? Ну, напился, ну привел к себе кого-то, мешал соседям, ну, что еще? Наша газета про пьяниц и дебоширов не пишет.

Она зевнула, похлопала ладошкой по губам. В комнате у мамы телевизор бодро сообщил, что в Москве двадцать шесть академиков подали в отставку, освободив место свежим кадрам. Процесс перестройки шел полным ходом.

– Ты права, наверное, – сказал я. – Я всегда начинаю волноваться заранее, хотя причин для этого, может быть, и нет. И всегда к тебе прихожу со своими проблемами. Расскажи лучше, как ты поживаешь?

Она отпила чай из моей чашки, пожала плечами:

– Как всегда. Ничего особенного. Нет, знаешь, вот вчера я смотрела по телику какой-то фильм, не помню уже, как называется, и вот там влюбленные после долгой разлуки встретились. И, как полагается, обнялись. И стали целоваться.

– Невероятно!

– Не перебивай. И вот, когда я смотрела на них, у меня вдруг сердце захолонуло. Мне на минуту, но очень отчетливо, так что я физически это ощутила, показалось, что они могут задохнуться. В этом было что-то очень символическое – любовь лишала их способности дышать, жить, ты понимаешь?

– Поэтому мы целоваться не будем.

– Конечно не будем! Я же тебе толкую – это опасно для жизни! Мы так сидим хорошо, говорим, понимаем друг друга. Стоит начать, и все это умрет. Я же вижу, как это происходит у наших друзей. Они женятся, а через год из их отношений уходит все то, что мы так ценим в наших. И эти разговоры, и эта постоянная тяга друг к другу. А потом проходит еще два-три года, и они разводятся. Мы должны сохранить все как есть. И нам этого хватит на всю жизнь, ты понимаешь меня?

– Ты с доктором не консультировалась?

Я взял ее руку с очень изящной кистью и длинными пальцами и приник к ней губами, а она стала гладить свободной рукой мой затылок.

– По какому вопросу мне надо с ним консультироваться?

– По вопросу мазохистских наклонностей.

Она отняла руку.

– Ну, где ты такое слово выучил, Митя?! Иди домой!

Я возвращался к себе по самым освещенным местам ночных улиц. Я бросал вызов скрывавшимся в тени шпионом с рациями и парабеллумами. Я их всех имел в виду крупным планом. Действительно, что я мог принести этому Ивану Ивановичу Майорову? Этому серому клещу? Высказывания Мишиной жены о том, что их сосед – дегенерат? Что мог рассказать мне дворник? Что гнусный буддист оставлял после мытья лужи у дворовой колонки? Нет, все не так плохо, как сначала казалось. Наташа права. Всё, что надо, это не рваться в бой, не рыть землю без надобности, не проявлять ту самую идиотскую инициативу, благодаря которой мне доверили важное идеологическое задание. И уходить от контакта с ними тоже не надо, чтобы не обозлять понапрасну. Они и отстанут. Действительно, не тридцать седьмой год на дворе.