После вечности внутри душного помещения свежий, морозный воздух накрыл с головой, опьянил, приятно пощипывая щёки и лоб. Постояла минутку на крыльце, вдыхая носом запахи улицы, и осторожно пошла к стоянке, счастливая от ощущения свободы. Они стояли у машины, весело о чём-то переговариваясь. Похоже, два родных мне человека сдружились за месяц, пока я валялась на больничной койке, чего не скажешь обо мне и матери Бердаха, из-за которой я убегала, как трусливый заяц, из больницы. Мама, важно усевшись на переднее сидение «жигули», скомандовала: «Поехали!». Притормозив у ворот, Бердах всунул сторожу рубль, и мы покатили в сторону старого города, где жили мои родители. Мне совсем не хотелось торчать у них, но, с другой стороны, оставаться одной сейчас тоже весёлого мало. Несмотря на бравый вид, на самом деле чувствовала я себя паршиво. И причиной была не моя болезнь, а новости, принесённые сорокой Сапаргулькой, и высокомерное отношение Джумагуль. Как только я подумала об этом, сладкое ощущение свободы пропало, уступив место хандре.

Город казался совсем незнакомым. Хотя ничего не изменилось вокруг, – всё было чужим и скучным. Улица с частными одноэтажными домами по обеим сторонам, заканчивавшаяся пивзаводом, мост через канал, комбинат – выглядели грязными и серыми. Люди, проплывавшие за окном машины, двигались неторопливо, кутая замерзшие лица в воротники, и поворачиваясь спиной к ветру, почти идя задом наперёд. Меня охватило чувство безысходности. Чтобы не видеть ничего, закрыла глаза. Показалось, что это я осталась позади машины на мосту, закутанная в шубу и пытающаяся идти против ветра, но у меня не получается и, вместо того, чтобы идти вперёд, я пячусь назад. Запутавшись, в конце концов, куда мне на самом деле нужно идти, останавливаюсь и озираюсь по сторонам, ища поддержку у прохожих, безразлично двигающихся мимо, как тени. Машу рукой вслед машине, уносящей с собой мои мечты и любовь, однако мама с Бердахом не слышат меня, увлечённо беседуя, затем машина поворачивает налево и скрывается из вида. Мост шатается под ногами, я кричу, пытаясь схватиться за железные перила, руки не слушаются и соскальзывают, и мне становится по-настоящему страшно. Чувствую, как по спине текут струйки пота, и кровь приливает к голове. В этот момент кто-то хватает за плечо и трясёт, показывая на чёрную воду внизу. Понимаю, что нужно прыгать и плыть прочь от разваливающегося на глазах моста, но не могу, запутавшись в полах шубы.

«Лана, доченька, просыпайся! Мы уже дома», – мама легонько трясла меня за плечо. Я открыла глаза и огляделась вокруг, не совсем понимая, где сон и явь. По спине действительно стекали струйки холодного пота, и голова под шапкой вспотела до неприятного зуда. «Фу, такой страшный кошмар приснился, аж холодный пот прошиб», – произнесла, заходя в дом родителей. Бердах тут же уехал на работу, пообещав приехать вечером.

Мама с отцом жили сразу за пекарней, в доме, построенном папиным отцом ещё в шестидесятых. Дед-татарин положил на этот добротный кирпичный дом полжизни, отстраивая его комната за комнатой, а пожить в нём и не пожил толком. Как только закончил строить баню и попарился в ней первый раз, слёг и больше не вставал. Через полгода его похоронили, за ним скоро ушла и его жена. Счастья старикам дом не принёс, зато сыну их не нужно было горбатиться и надрываться, а внучке жилось привольно в больших комнатах до поры до времени. Я знала здесь каждый уголок, каждую трещинку в стене, оставаясь часто одна после школы и разговаривая с домом. Для меня он был добрый друг, который мог и утешить, и развеселить, и погрустить со мной вместе. Потом я уехала учиться в Ташкент, вернулась и устроилась на работу в новый город, зарылась в бухгалтерские отчёты и забыла о своей связи с домом, относясь к нему как к месту, где я сплю, ем, сижу в кресле и смотрю телевизор. Дом перестал быть другом. И родители уже не были теми ласковыми папой с мамой, готовыми исполнить любое желание Ланочки. Они всё чаще говорили о том, что мне пора выходить замуж, с печалью в голосах рассказывали о свадьбах моих одноклассников, приглашали в гости дальних родственников с сыновьями в воскресные дни, пытались даже водить меня вечерами в кино, чтобы я познакомилась с парнем. Наивные мои старики. Старогородские мужланы не интересовали меня, отпугивая нелепыми причёсками и дурными манерами. Я же мечтала о принце, именно о таком, который приедет за мной на чёрной «Волге» и увезёт жить в мой любимый Ташкент. Ни больше ни меньше. Однако ташкентские рыцари были редкостью в нашем пыльном районе, особенно на узкой улице позади пекарни, и я понемногу превращалась в старую деву, ссорясь с мамой по каждому пустяку. В конце концов, собрала вещи и ушла к русскому деду-учителю физкультуры в его крохотную однокомнатную квартирку в микрорайон.