— Это Юрий Петрович, — сказала Лида. — А это моя бывшая одноклассница Таня.

Гордеев и гостиничная дива обменялись пристальными взглядами.

— Сейчас нам некогда, — развела руками Лида. — Может, позже как-нибудь. Я ведь на все лето приехала.

— Телефон у тебя тот же? — спросила Таня-Танча.

— Тот же.

— А моим так и не поставили. — Разговорчивая девица, вероятно природная брюнетка, привычно, как видно играя, поправила свои роскошные волосы, умело выкрашенные в светло-русый цвет. — Так что пользуюсь мобильным, — прибавила она вроде не хвастаясь, но со значением.

— Значит, и сюда добралась цивилизация! — с наигранным восторгом произнес Гордеев.

— А то! — Владелица новейшего средства связи выставила из разлетающихся складок платья на ступеньку рядом с Гордеевым свою длинную загорелую ногу, гладкую, как отполированная.

— Ну до свидания, Таня! — Лида заторопилась вниз, Гордеев — следом.

— Пока.

— Это наша классная знаменитость, — объяснила Лида, когда они вышли из лестничной шахты в холл. — Таня Вершкова. Она в десятом классе участвовала в областном конкурсе красоты и заняла первое место. Куда-то уезжала, то ли в Москву, то ли даже за рубеж, вроде у нее был контракт фотомодели… Потом вернулась. Интересная девочка. — Лида фыркнула. — А прозвище у нее откуда-то взялось смешное — мне ребята из нашего класса рассказывали — Джуси Фрут. Представляете, королева красоты — и какая-то жвачка.

— Бывает, — протянул Гордеев, проходя вслед за Лидой через вертящуюся входную дверь на улицу.

Обвел глазами площадь, набережную, высокие деревья с яркими, еще не изъеденными летом листьями.

— Красота. — Хмыкнул: — И при этом, как вы изволили выразиться, серая зона.

— Пусть глядит в оба, — сказал он угрюмо.

Э. Хемингуэй. Отцы и дети

Вновь Гордеев тащился по Булавинску с чемоданом, правда, на этом, так сказать, переходе только с одним. Андреевы тоже жили в старой части города, и, как заметила Лида, шагать до ближайшей автобусной остановки было почти столько же, сколько до самого дома.

Действительно, вновь идя живописными переулками, они вышли на довольно широкую улицу, застроенную, судя по домам, в тридцатые — пятидесятые годы.

— Это наш проспект Независимости, — сказала Лида. — Замечательная трасса. До семнадцатого года называлась Александровским проспектом, потом — не очень долго — улицей товарища Троцкого, затем Красных Партизан, в тридцать девятом году переименовали в проспект Сталина…

— А потом?

— Потом она стала проспект Семилетки, после снятия Хрущева — проспектом Октябрьской Революции и вот теперь, уже несколько лет, — проспект Независимости.

— Ждете новых переименований?

— Я хотела бы одного, последнего. Пусть к нему возвратится первоначальное название. Император Александр Третий, в память о котором проспект назвали, был не самым плохим правителем в нашей истории. Во всяком случае, ему было бы трудно понять, почему это улица называется — «Независимости». От чего? От кого? Чьей независимости — России? Здорово!

— Наверное, мы теперь независимы от обязательств перед бывшими союзными республиками? — полушутливо предположил Гордеев.

— Независимы от своевременной выплаты зарплат и пенсий, от социальных гарантий, от охраны детства! — в сердцах воскликнула Лида. — Что же это с нами происходит, Юрий Петрович?! Коммунизм — мертвое поле, а здесь — пока болото!

— Лида Борисовна, могу только поделиться опытом. Я не предаюсь глобальным рассуждениям, я верю в судьбу и больше люблю размышлять не о времени, а о себе. Я попросту осуществляю защиту по уголовным делам, а иногда берусь и за дела гражданские!