– Этому человеку, мсье Неро, надо давать орден Почетного Легиона. И дело тут не в наготе. Мне трудно представить героя, который заставил бы француженку шастать по Парижу босой при такой погоде – на улице где-то плюс двенадцать, да еще дождь. Для вас, французов, это же почти сибирский холод!

– Он платит моделям двести пятьдесят евро в час, – сухо перебил Неро. – Это фотохудожник Арно Ферран. Я наткнулся на эти фото случайно, в Интернете. А вот еще одно, посмотрите.

Здесь уже, наверно, загадочному Феррану пришлось буквально распластаться по парижской мостовой. Он снимал худощавые, но изящные ступни своей модели, поставив ту прямо в лужицу у водостока и прилепив к большому пальцу желтый лист каштана. Но на заднем плане хорошо был виден подъезд издательства «Ад Либитум». А туда как раз заходила миниатюрная молодая женщина, черноволосая, с зонтиком и небольшой папкой для гравюр и картин под мышкой. Майбах понял, почему фотограф не стал размывать кадр по резкости: та, вторая, была нарочито обута и одета – в черные высокие ботиночки, длинную юбку-гадэ и черную кофту. Только вот в момент, когда щелкнула камера, та как раз складывала зонтик, сняв очки. И лицо ее, повернутое к фотоаппарату на три четверти, было очень хорошо видно. Милое личико, живое, с черными глазами и чувственным ртом.

– Я узнал ее, – охрипшим до скрипа голосом проговорил Неро.

Майбах удивленно посмотрел на гостя, чья холодная маска опять сломалась – ужас, злоба, ненависть прошли по этому лицу, вспыхивая поочередно.

– Узнали? Вы ее уже видели?

– Да, – Неро с трудом взял себя в руки и начал рассеянно собирать бумаги в папку. – Как-то мы с Алесем сидели в одном ресторане, примерно месяц или два назад. И он обратил внимание на нее – она оказалась неподалеку, одна. Обычно он никогда не обращал внимания на женщин, только если они не начинали активно предлагать себя сами! Но тут случилась какая-то дьявольщина. Он уставился на нее и куда-то пропал, понимаете?! Он был словно заколдованный. Я что-то сказал ему несколько раз – он не услышал! Я хорошо ее запомнил, потому что она тотчас встала и ушла. Но… но мы потом хотели провести… остаток времени вместе, и ничего не вышло. Он был поглощен ею. Это она!

Всю эту тираду Неро выпалил одним духом. Майбах поежился. В его роскошном кабинете, обставленном в стиле ар-деко, плавающем в дыму гаванской сигары, стало неуютно. Бронзовые напольные часы, казалось, налились зловещим блеском.

– И… что? – произнес он, откладывая коричневую палочку в пепельницу.

– Она приходила к вам в издательство. Я очень прошу вас… я прошу, как частное лицо… как друг этого несчастного молодого человека… узнайте, к кому она приходила. Это поможет нам распутать клубок.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

Издатель снова подвигал плечами. «Черт, а в самом деле прохладно…» Он встал и, уже не переживая по поводу своих красных носков, подошел к окну и закрыл тяжелую створку, отсекая одышливое, хмурое пространство улицы от кабинета. Не оборачиваясь, Майбах попросил:

– Оставьте мне это фото. У вас наверняка есть копии.

– Есть.

Когда он повернулся к Неро, тот уже стоял – высокий, прямой, как металлический стержень, в своих «казацких» сапогах. Гость склонил в легком полупоклоне бритую голову.

– Честь имею, мсье Майбах. И очень надеюсь на ваш звонок. Визитку я вам оставил.

Майбах тоже кивнул.

– Да. Не волнуйтесь. Как только узнаю что-либо, я свяжусь с вами… Всего хорошего!

– До встречи.

Стук его сапог затих за дверью кабинета. Майбах вернулся к сигаре. Сунул ее в рот, энергично раскурил, не обращая внимания на обжигающий и потерявший вкус дым, заходил по кабинету. У него было странное ощущение, как нельзя более подходящее для Парижа, – дежа вю. Где-то он уже видел это лицо… Где? Оно не было русским, но не было и французским, а несло на себе какой-то странный отпечаток космополитизма. Оно было запоминающимся и в то же время – никаким. Эта женщина наверняка видела, что рядом работает уличный фотограф. Но она не отвернулась, хотя могла это сделать. Если бы она скрывалась, то… Значит ли, что она сделала это нарочно? Зная, что у нее нет другого выхода и отвернуться было бы более подозрительным шагом?