Подозвав официанта, Махаб сделал заказ. Повернулся к Майе, спросил вкрадчиво:
– Вижу по вашему лицу, Майя, что вы узнали нашего дорогого доктора… Кири, какое у вас впечатление о Сибири?
Молодая женщина передернула плечами. Закурив, выпустила губами струйку дыма, и этот жест заворожил Майю.
– Ужасно. Очень грязно. Я порезала ногу.
Араб расхохотался. Смеялся расчетливо, ожидая, пока официант, поставивший перед Кириаки чашку кофе и рюмку ликера, уйдет. Потом вытер полные губы и пригладил бороду.
– Вам надо учиться у этой молодой леди, Кири. Она уже показывала мне, как можно обходиться без обуви во всех ситуациях, даже на улице. Верно, дорогая Майя?
Девушка смутилась.
Махаб аль-Талир допил свое вино, еще раз промокнул губы и бодро резюмировал:
– Что ж, у вас есть знания, которые вы можете друг другу передать. Майя научит вас ходить босиком по стеклам, а вы расскажете ей немного о процессах ядерного синтеза. А сейчас, леди, я вас покину. Завтра у меня встреча с генеральным комиссаром ООН по атомной энергетике, поэтому мне надо выспаться. Можете заказывать все, что угодно! Завтра в полдень встретимся.
Он встал. Церемонно поцеловал руки Майе и Кириаки. Когда влажные губы и шелковистая борода араба коснулись руки Майи, девушка отчего-то вздрогнула. Женщина следила за ней внимательными глазами сквозь завесу дыма.
Когда араб ушел, Майя осторожно отодвинула от себя недоеденное филе и спросила спутницу:
– Кири… а почему у вас…
– Мои родители – греки, – просто ответила та. – Но я родилась и выросла во Франции. Училась в Страсбурге.
Голос у нее был глуховатый, даже низкий, но приятный.
Майя разглядывала ее лицо. Эта женщина обладала странной чувственностью – немного хищной, яркой и притягивающей. Кириаки пошевелилась, сбросила с плеч плащик. И внезапно, сквозь выпускаемый ею дым, сквозь ватную глухоту ресторана до Майи донеслось:
– Мэй… можно вас так называть? Скажите, пожалуйста, что вам известно об ассасинах?..
«…лидер правых, Жак Пеше, считает позором тот факт, что французы и немцы, не сумев справиться с иранским руководством, обратились за посредничеством к „русскому медведю“, неуклюжесть которого в решении любых вопросов очевидна для Запада. Тем не менее, российский президент, используя традиции византийской хитрости, уговорил Ахмади-Нежада допустить специалистов-атомщиков на территорию Ирана. Как официально сообщил иранский МИД, специальная группа, в которой первую скрипку будет играть независимая русская Добровольная комиссия атомных экспертов, обследует один из открытых иранских объектов – АЭС на севере, в горной цепи Эль-Бурс, на горном пике Аламут… Руководителем инспекционной группы назначен один из арабских ученых, некто Махаб аль-Талир, который в свое время много работал в Сирии, но, тем не менее, имеет репутацию вполне просвещенного, светского исламиста. В настоящее время французский Национальный Центр ядерных исследований в Гавре под руководством доктора физики мисс Чараламбу готовит специальную аппаратуру для проведения экспресс-анализов на степень обогащения уранового топлива в гористой местности Северного Ирана…»
Роберт Алан. «Ядерные игры»
Le Figaro, Париж, Франция
Точка Сборки-3
Париж. Другие и Зло…
Тихая, спокойная ночь окутывала Париж. И было в этой ночи все, что может предложить своим жителям самый прекрасный из всех прекраснейших городов, – и сладость, и грех; и тайна, и откровение; и святость, и разврат… и то, что должно произойти, и то, что не должно происходить ни при каких условиях.
В одном из почти безымянных студенческих кабачков в глубинах Латинского квартала – в одном из тех, что содержатся на паях студенческими общинами-землячествами, – царил самый разгар веселья. Голоногие и почти гологрудые Мари и Лис лихо отплясывали «Карманьолу» на сдвинутых столах, между пивных кружек и бутылей с домашним вином. Лица блондинки и брюнетки были уже перемазаны взбитыми сливками (в качестве репетиции будущего мероприятия), а какой-то воодушевленный поэт, взобравшись на табурет, уже декламировал «СИМОРОН-гимн» на французском, вовсю склоняя новоизобретенный глагол simoroner: