– Сюда?

– Да!

Нехорошо. Очень нехорошо.

– Всё, отпускаю, – сказал Матвей и вздохнул. – Снимок ты не делал, правильно понимаю?

Непривычно было произносить подобные слова на русском языке. Они звучали давно забытыми терминами, как если бы он перешёл на латынь.

– Нет, – сказал Пашка, медленно оборачиваясь. – Всё не до того было. Так что со мной, доктор? – с улыбкой спросил он.

– Смещение позвонка и, судя по тому, как болит, защемление нерва.

– Я догадывался, – признался Пашка.

– Что ж ты, такой догадливый, в больницу не пошёл?

– Да думал, сам справлюсь.

– Чем хоть лечишься?

– Там в тумбочке мазь. Если совсем плохо – обезболивающее внутримышечно.

– Боли настолько сильные?

– Бывает иногда.

– Кто делает тебе укол?

– Сам колю. Игольных дел мастеров тут полно, но их о помощи лучше не просить.

– Да уж.

Матвей присел на диван и заглянул в тумбочку, где Пашка хранил лекарства. Порядок сохранялся даже за закрытой дверцей. В одной стороне мазь в коробке, в другой ампулы с обезболивающим, посередине рядами в бумажно-плёночных пакетиках шприцы. На нижней полке ещё какие-то лекарства очень плотной выкладкой.

На мгновение Матвея сбили упаковки препаратов с названиями на русском. Ему показалось, он не понимает, что на них написано.

– Ложись на живот.

Он вернул на место лекарства, оставив только одну мазь. Потом потрогал диван – не слишком ли сильно проминается матрас – и поднялся.

– Вправлять будешь? – спросил Пашка.

– Позвонок надо вправить, – ответил Матвей. – Хочешь – поедем в больницу?

– Нет. Лучше ты.

Пашка долго укладывался, ища менее болезненное положение.

– Готов? – спросил Матвей, когда Пашка наконец замер.

– Да.

Матвей упёрся коленом в низкий диван и склонился над Пашкой. Выдавил немного мази на руку, стал растирать Пашкину спину, ещё сохранившую загар после лета со скупым московским солнцем.

Он разминал мышцы, проходя руками по позвоночнику, и когда приблизился к выпирающему позвонку, Пашка издал звуки, какие бывают, когда отдирают скотча от картона.

– Не шкварчи, – сказал Матвей.

– Костолом ты, доктор Филь, – отозвался Пашка. – Мнёшь так, словно лепишь мне новую спину.

– До тебя никто не жаловался.

– Разумеется! Твои пациенты же под наркозом.

– Не все.

И крепко захватив пальцами сместившийся позвонок, Матвей потянул его вверх. Громкое Пашкино «Ай!» перекрыло щелчок, означающий, что позвонок встал на место.

– Всё, – сказал Матвей, ещё ощупывая воспалённую мышцу возле позвонка.

Пашка дышал тяжело и громко.

– Спасибо.

– Сразу не пройдёт, – сказал Матвей. – Ещё какое-то время будет болеть. Массаж бы поделать недельку. Есть у тебя массажисты знакомые?

– Да откуда, – ответил Пашка, надевая футболку. – Но ты ведь ко мне ещё заглянешь?

Матвей лишь сдержанно кивнул, ничем не показывая, как хотелось услышать ему это свойское ещё заглянешь. Хоть один человек в этом некогда родном городе по-дружески распахнул перед ним дверь своего дома, даже не подозревая, что тем самым спас от сводящей сердце тоски.

– Алика говорила, что ты приехал, – сказал Пашка. – Надолго домой?

Матвей отвёл взгляд на единственное в комнате окно.

– На две недели.

– Так ты на побывку? А я уж понадеялся, что насовсем вернулся.

– Нет.

– Алика сразу так и подумала, – улыбнулся Пашка чуточку лукаво. – Но это всё мелочи. Рассказывай, как живёшь? Чем занимаешься?

Матвей осмотрелся, увидел старенькое кресло, тоже единственное, почти напротив дивана – мягкой мебели больше не было – и недолго думая, опустился в него. Оно оказалось таким удобным, что страшно захотелось вытянуть ноги.

– Закончил стажировку, – сказал он, уперевшись затылком в мягкую высокую спинку. – Потом ординатуру. Работа нейрохирурга, сам знаешь, из чего состоит: травмы головы, позвоночника, последствия ДТП, падений с высоты, несостоявшихся самоубийств. Ещё опухоли мозга, аневризмы, мальформации. Повреждения в работе нервной системы, – Матвей вздохнул, только сейчас, осознавая, как он устал. – Всё это я уже видел в Филадельфии, пока проходил ординатуру в отделении неотложной помощи.