Когда-то она давала надежду этому дружиннику, но когда то было! И все же и теперь Гордоксева испытывала некоторую вину перед бывшим женихом. Неприятное чувство для княгини. И она, вытирая руки передником, просто сказала ему при встрече:

– Я всегда тебе рада, хоробр, но и ты меня пойми: дочку будем сговаривать. А дел невпроворот.

– Понимаю, княгиня. И не отвлек бы тебя, если бы… Но… Как быть мне, не ведаю.

Этот матерый сильный муж сейчас и впрямь выглядел каким-то растерянным и княгиня замешкалась, смотрела пытливо. И воевода тихо сказал:

– Со Стемидом я приехал. Здесь он, в Смоленске.

Гордоксева только заморгала, глядя на Кудияра, а когда рядом возник тиун с каким-то очередным вопросом, даже отмахнулась досадливо. Да что же это они без нее ничего решить не могут!

Она увлекла Кудияра под тень растущих у ворот елей.

– Совсем боги помутили твой разум, Кудияр! Я ведь строго-настрого приказывала, чтоб ни под каким видом парень не возвращался в Смоленск!

Кудияр опустил голову, его сильные руки теребили затейливую пряжку на поясе.

– Ты не бранись, сударыня княгиня, а выслушай сперва. Я-то наказ твой не забыл, однако перед отъездом вызвал меня к себе Олег Вещий и властно приказал, чтобы парень непременно ехал с дружиной в Смоленск.

На побледневшем лице Гордоксевы появилась растерянность. Глядела на Кудияра, словно не видя его, и ее золотистые глаза потемнели от напряжения. Задумавшись, она не заметила, какое тоскливое выражение мелькнуло на суровом лице бывшего жениха. Словно зарница полыхнула. Ведь Кудияр был однолюбом, после отказа Гордоксевы с другими бабами не сходился, хозяйку в дом не привел и даже о матери Стемы никогда не заговаривал. И вот перед ним его единственная лада стоит – статная, величавая, с годами не утратившая привлекательности, разве что живость и непосредственность юности сменились в ней властным достоинством.

– Мысли Вещего мне мудрено осилить, – вымолвила наконец Гордоксева. – А вот то, что мужа моего приезд Стемы не обрадует… тут и к волхвам ходить не надо. И пусть с той поры, как он едва не казнил Стемида твоего и прошло несколько лет, я знаю – не простил опозорившего его парня Эгиль Золото. Я же… Пойми, только памятуя, чей сын Стема, я и выпросила для него тогда помилование. Однако… Ты уж не взыщи, Кудияр, но и я не жажду своего прежнего воспитанника тут видеть.

– Да скажи хотя бы, что натворил тогда Стемид! – хлопнул себя по бокам обычно невозмутимый воевода. – Не из праздного любопытства спрашиваю. Как-никак, сын мне Стемка. Должен же я понять, от чего его предостеречь, когда один князь приказывает изгнать его, а другой так же твердо велит привезти в Смоленск. Как говорят у нас в Киеве – оказался парень между молотом и наковальней. Тревожно мне.

– И мне тревожно, – кивнула княгиня. Оглянулась на двор, где шла подготовка к пиру и где сейчас так требовался ее хозяйский глаз, но даже интереса прежнего не возникло. И, взяв Кудияра за широкий рукав рубахи, она потянула его за ближайшие строения, желая поговорить о тайном так, чтобы никто не отвлек.

За бревенчатой стеной ближайшего сруба княгиня опустилась на завалинку, поправила сползшее на плечи покрывало.

– Сам, небось, знаешь, каков у тебя Стемка. Дерзок, шустр, самолюбив. Ты рассказывал, что ни время, ни служба в дружине Игоря его не изменили. Но я-то понимаю, что не только боги таким норовом Стему наделили. В его нраве своевольном есть и наша с Эгилем вина. Да, некогда любили мы сына твоего, Кудияр, к роду своему приблизили, за один стол с собственными детьми сажали. Жилось ему в Смоленске вольготно и безбедно. А так как парень еще и пригожим уродился, то все его любили, а у баб и девок местных он особым вниманием пользовался. Помнится, ему только тринадцать годочков стукнуло, а я его, распутника, уже из девичьей по ночам выгоняла.