соименнику: служи Богу больше, чем людям, но людям отдавай все, что имеешь.

Выбор для него был сделан. Казалось, инока Филарета ожидает славный путь служения в обители преподобного Сергия, но Провидение судило иначе.

В декабре Комиссия духовных училищ, созданная в 1808 году при Святейшем Синоде, потребовала прибытия в Санкт-Петербург иеродиакона Филарета и еще двух из лучших лаврских учителей. Попытки митрополита Платона отстоять своего любимца оказались напрасными. Сам же он, не желая покидать родную Лавру и своего покровителя, отказался, однако, подать соответствующее прошение, сказав митрополиту: «Я уже подал одно прошение – о пострижении меня в монашество. Произнеся тогда обет послушания, я отрекся от своей воли и теперь другого прошения подать не могу».

29 декабря 1808 года иеродиакон Филарет с товарищами выехал из Лавры. Дорога заняла пять дней, и в начале января 1809 года троицкие учителя прибыли в невскую столицу.

«Я поехал в Петербург в начале января 1809 года, – вспоминал позднее митрополит Филарет. – В это время были сильные морозы, доходившие до тридцати градусов. Дорогою я простудил ноги, так что и в поздние годы чувствовал боль в ногах».

Санкт-Петербург.

Вид Александро-Невской Лавры. 1820-е гг.

Санкт-Петербург произвел сильное впечатление на приехавших. Они знали Москву, но древняя столица в то время мало отличалась от провинциальных городов России, разве что Кремль, да торговые ряды, лавки и амбары в Китай-городе, да несколько дворцов вельмож придавали ей столичный облик. Просторно раскинувшаяся, с садами и огородами, с недлинными улицами и кривыми переулками, одно- и двухэтажная, утопавшая зимой в высоких сугробах, Москва вдруг увиделась троицким учителям большой деревней.

Санкт-Петербург же не только по названию, но и внешнему виду оказался воистину столицей, причем столицей европейской. Поразил своей шириной и длиной Невский проспект, величественная панорама Невы с Петропавловской крепостью, толчея толпы на улицах, бесконечная вереница карет, возков и саней на мостовой, множество военных, пеших и верховых, в разных мундирах, а в Александро-Невской Лавре – непривычно светское здание собора и внутреннее его убранство: вместо икон висели картины…

Однако встретили приехавших по-московски радушно. Архимандрит Евграф[2] всех разместил удобно, а иеродиакона Филарета даже пригласил в свои покои. Едва прошли боли в ногах, приехавший инок отправился представляться начальству. И это был первый из множества уроков, полученных им той зимой: не теряй времени, дело надо делать. 4 января Дроздов представился митрополиту Санкт-Петербургскому Амвросию (Подобедову), а затем архиепископу Калужскому Феофилакту (Русанову). Оба они входили в Комиссию духовных училищ – высший орган управления духовными школами, от них теперь зависела его судьба.

Позднее митрополит Филарет вспоминал, как отец Евграф повез его к владыке Феофилакту. То была личность известная и примечательная. Благодаря своим талантам и способностям, отличному знанию французского языка и изысканным светским манерам Феофилакт сделался известным при Дворе, в тридцать два года был возведен во архиепископа Калужского и открыто метил на столичную кафедру и на место первенствующего члена Святейшего Синода. Поддерживал Феофилакта его однокашник по семинарии, а ныне статс-секретарь Михаил Михайлович Сперанский, оказавшийся в большом фаворе у государя Александра Павловича. Важно отметить, что честолюбие было важной, но не главной страстью владыки Феофилакта. Подобно многим церковным деятелям, он стремился к поднятию Русской Церкви из того приниженного положения, в котором она оказалась; Феофилакт желал поднять авторитет приходского священства, образно говоря, переобуть его из лаптей в сапоги и ввести в дворянские салоны. С этой целью по его инициативе и при поддержке Сперанского была создана упомянутая выше комиссия по духовному образованию – создана вроде бы при Синоде, но прямо Синоду, в котором заседали старые консервативные архиереи, не подчинявшаяся. Словом, Феофилакт был личностью крупной и яркой, и троицкий инок сразу это ощутил.