Хотя что-то не так… Оставалось легкое недоумение. Вглядевшись, обнаружила, что и цвет плит, что притащили рабочие, и размеры странные, а потом что-то похолодело внутри: это были могильные плиты.

Рабочие укладывали их в качестве ступенек.

Правило до сих пор работает: если могильный участок не оплачивается пятнадцать лет, нет людей, коих можно было бы обязать платить взносы по благоустройству, охране и прочему, то могила уничтожается. Памятный камень сносится и передается на нужды общины, кости покойников, захороненных на этом участке забирает специальная служба и сжигает останки в крематории.

Вот утилизацией каменных плит как раз и занималась бригада рабочих. Вероятно, община решила и далее благоустраивать местное кладбище, используя ненужные и бесхозные уже надгробные плиты как жесткое крепление грунта.

Для ступенек.

Седой бригадир с пивным пузом долго и тщательно проверял всё электронным прибором: уровнем горизонтальности.

Рабочие потом тщательно вычищали плиты, накладывая сверху тонкий слой битума и покрывая последним слоем: обычной тротуарной плиткой. Хотя и очень приличной: со специальным рельефом, дабы не было скользко в зимнее время.

Нижняя часть этих ступенек уже построена и ограждена лентой. Один из работяг, напевая что-то по-польски, электрической машиной чистил битумные швы. Выглядело красиво: темно-коричневые плитки и черные швы.

«Но чему так печалится эта старая дура, Марта Зайферт?» – возник все же вопрос у Лидии.

Она попыталась успокоить старуху, но та не реагировала ни на что, только плакала, всхлипывала, отрешенно глядя куда-то размытым взором.

Колокол на башне католической кирхи пробил пять раз, рабочие как-то разом собрались и быстро покинули кладбище, о чем-то шутливо переговариваясь по-польски, всхохатывая над своими шутками.

Муж Марты, Манфред Зайферт воевал, будучи еще мальцом в сорок пятом, но наци брали защищать фатерланд всех, кто мог держать оружие, исключения существовали только для своих. Для наци.

Юный воин же подходил под категорию «остальные», его ранило в ногу при бомбежке, налете американской авиации. Рана была серьезная, хотя все обошлось, остался жив, только вот хромал до конца своих дней: хирург удалил часть кости, одна нога стала короче другой. Неравномерные ноги не отпугнули юную Марту, она с восхищением смотрела на сияющего красавца, именно таким своего мужа и представляла.

И правда: при чем тут нога?

Тогда, на вечеринке и решила: он будет мой!

Как в воду глядела.

Родилась Ингрид, Манфред как-то непомерно буйно радовался, относясь к жене как к богине, восторгался комочку их общей плоти. Занимался дочкой все свободное время, иногда давал Марте советы, вычитанные в умных книжках про новорожденных, о которых мамочка и не подозревала. Стирал пеленки, гулял с Ингрид, всегда защищал ее от матери, если девочка шалила или что-то разбивала.

Но рожать Марта уже не могла, сильно переживала по этому поводу, а муж был настолько добр и обходителен, что всегда старался избавить ее от чувства вины:

– Марта! Ты уже сделала для мира и для меня подарок! Лучший для меня подарок! Без нашей доченьки жизнь была скучной и бессмысленной. Ты – все, что у меня есть… Ты и Ингрид!

Жизнь была нелегкой, приходилось все зарабатывать своим горбом, Манфред выучился и стал инженером в фирме, что строила авиационные ангары. Марта сначала оставалась дома, но с подросшей Ингрид появились амбиции, получила профессию лесных дел мастера, обустраивала немецкие леса, работала в заказнике, где выращивали саженцы, их потом вкапывали на проблемные участки лесного хозяйства округа.