– Дружба – это не рабочая функция, – провибрировал Меч, – логично?

– Функция – это величина, изменяющаяся под влиянием другой величины, – отчеканила Светлоглазая. – Служба – это функция, стремящаяся под влиянием дружбы вверх или вниз. И ее результаты напрямую зависят от того, какое значение принимает неизвестная. Мне нравится Математик. Он для меня определен, и я знаю, как мы будем двигаться дальше.

– Он – обуза в бою! Ты и сама могла бы взять на себя расчеты, но ты не только не растешь над собой, но и позволяешь ему быть слабым. Зачем он тебе? Найди того, кто будет сильнее, а если не можешь, стань сильнее сама.

– Жизнь – это не только сражения, – вздохнула Светлоглазая, – и не только цифры. Не каждый человек способен защитить себя, и не всегда получается рассчитать коэффициент полезности. К тому же иногда гораздо важнее умножения благ бывает возможность разделить печали.

Наверное, Светлоглазая и правда слишком долго общалась с Математиком, раз пришла к такому выводу.

– Прости, – сказал Светлоглазой Кто-то, – я не думал, что так получится.

– Все в порядке, – ответила Светлоглазая, улыбаясь, – ты не потерял ничего, кроме моего уважения.

Светлоглазой было двадцать пять полных и шестнадцать неполных лет. Когда ей исполнилось шестнадцать, внутри нее треснул какой-то важный сосуд, и этот год так и не смог наполниться полностью. До сих пор иногда подтекает то тайными слезами, то огорчениями, то еще чем.

А вот у Математика все годы были полными. Скорее всего, это связано с тем, что он старается жить полной жизнью, а если чувствует себя разбитым, как можно быстрее залатывает трещину сладостями, чаем с корицей и приятными вечерами. А может и с тем, что ничего не могло пробить его уверенность в полноте системы.

Однажды, благодаря своим расчетам, Математик пришел к выводу, что Вселенная начнет несанкционированные расширения в стене издательства местной газеты.

Так и вышло. Огромная черная трещина с блистающими в бесконечной дали квазарами посмотрела на Светлоглазую и Математика своим слепым оком, когда они пришли к этому месту, дабы разобраться с ситуацией.

Прохожие продолжали идти по своим делам, ничего не замечая.

– Юноша и барышня, – послышалось из космической черноты, – такие добрые, такие вешние. Хотите ли вы узнать правду, которая истинно откроет вам глаза?

– Спасибо, у нас с собой, – ответил Математик.

Он предпочитал использовать только проверенные источники информации.

– А потом он безответно разлюбил ее, – сказала Светлоглазая, указывая мелком на едва начатый набросок, – такой сюжет.

Она всегда делилась с Математиком доброй половиной своих идей, и этот раз не был исключением.

– Картины, которые ты пишешь, интересные, но грустные, – Математик нахмурился. – Почему так? Ты как будто стараешься поставить придуманных тобой людей в максимально печальные обстоятельства.

– Не знаю, – смутилась Светлоглазая.

Она не стала пояснять, что злую половину своих идей она все еще держит при себе.

Люди часто говорят, что я веду себя не вполне естественно. Слишком зажата, слишком сдержана, слишком высокомерна или слишком язвительна. Но разве хотят они моей естественности? Сомневаюсь.

Мы от природы находим что-то нецелое уродливым или неприятным. Будь то начавший разлагаться плод, разорванный рисунок или мелодия, оконечная на середине: мы не хотим трогать это, видеть это или ощущать.

Но ведь так же и со мной! Внутри я будто бы не окончена. Я смотрю на людей и вижу их более совершенными и целыми, чем я. И мне самой будто бы все время нужно бежать, просто чтобы догнать других. Они более целые. Они более развиты. В их душах нет дыр.