Но в голосе Григория Яков не услышал прежней твёрдости и тяжко вздохнул. Аппетит пропал. К тому же за окном вдоль дороги потянулись густые заросли камыша. Гнилостный запах болота заставил Потёмкина прикрыть нос рукой и с негодованием фыркнуть:

– Ну и вонь! Лошади, и те морды воротят.

Однако впереди уже показались строения, экипаж подъезжал к очередному почтовому двору – «яме».

Вечер 27 июня 1762 года друзья встретили на постоялом дворе неподалеку от Санкт-Петербурга.

***

27 июня 1762 года. Санкт-Петербург.

Обрамлённый портиком и монументальными колоннами, двухэтажный каменный дом князя Куракина выделялся из всех строений на улице Галерной своей помпезностью. Несколько лет назад здание передали в казну, и здесь разместили Коллегию иностранных дел. Дом в связи с этим перестроили: флигели теперь были отданы под жильё чиновникам этой самой коллегии.

На первом этаже в самом дальнем углу дома располагалась небольшая комната, которую чиновники коллегии называли «чёрным кабинетом»: вход туда большинству из них был строго-настрого запрещён.

Из мебели в этой комнате стояли только стол, стул и возле самого окна – кресло. Также имелись бронзовый колокольчик, того же металла подсвечник на четыре свечи, набор гусиных перьев да пузырёк с чернилами; вот, пожалуй, и всё казённое имущество, записанное за этим странным и в отсутствие хозяина всегда запертым на замок кабинетом. Хотя нет… На столе стояла небольшая керосиновая (это 18 век не 19) плошка: поздними вечерами, а порой и ночами она освещала путь своему хозяину, бредущему по тёмным коридорам здания.

Раннее утро. Здание пусто. Но вот скрип открываемых ворот нарушил утреннюю тишину. В здание шаркающей походкой вошёл преклонного возраста небольшого роста человек в чёрной треуголке, того же цвета камзоле с белым воротничком на худой морщинистой шее. Дежурный служащий почтительно поздоровался с вошедшим, затем, позёвывая, лениво отчитал привратника за скрип ворот:

– А как пожалуется кто на этот противный звук? Уволят тебя, дурень!

Привратник с той же ленивой истомой в голосе пообещал смазать проклятые петли. На этом и разошлись. И опять тишина.

Перед усевшимся за стол стариком лежало несколько вскрытых писем с аккуратно отклеенными сургучными печатями. Он задумчиво смотрел на корреспонденцию, решая, с какого письма сегодня приступит к работе.

Вдруг на одно из писем упал солнечный лучик. Старик усмехнулся и осторожно приподнял именно этот конверт. Дабы не замараться, Христиан Гольдбах31 (именно так звали старика) отодвинул подальше закопчённую плошку. Затем вытащил из кармана камзола очки с большими круглыми стёклами в железной оправе и не спеша водрузил их на нос. Его лицо при этом приняло строгое благоговейное выражение.

Старик прочитал адрес получателя и, как гурман за праздничным столом, уставленным яствами, от предстоявшего удовольствия потёр сухонькие ладошки.

– Хм… Обычное, кажется, письмо: адресовано в Потсдам некоему Иоганну Шмитке. Вот номер дома, улица… Ничего необычного… Странно. Но ведь зачем-то мне его передал почт-директор столицы? А Фридрих фон Аш, то бишь Фёдор Иванович, делает это не часто. Да ещё чуть свет поднял меня нарочным с постели, – проворчал он.

Гольдбах снова осмотрел конверт, обратив особое внимание на края и на оттиск печати: не повредились ли от пара при вскрытии? Затем по давней привычке приблизил письмо к носу, понюхал и с той же осторожностью вытащил вдвое сложенный лист. Внутри этого листа оказался ещё один – меньшего размера и весь исписанный мелким убористым почерком. Гольдбах хмыкнул. С первого взгляда стало ясно: текст зашифрован. Хозяин кабинета удовлетворённо шепнул: