– Зрение ему спасти не удалось, – тихо повинился князь.

Я заплакала. Батюшка никогда бы и не подумал спасать бессловесную животину, а тут не только выходили, но еще извиняются, что калекой остался. Только ведь это пустяки, главное, что жив, а с остальным справимся.

– Спасибо, – прошептала я, аккуратно подтягивая поближе обессиленное тельце и осторожно гладя.

– Он на обезболивающих, так что не бойся. Будете теперь вместе поправляться.

И вышел. Я улыбнулась. Мой муж все же удивительный человек. Кажется, довериться ему будет самым верным поступком в моей жизни. Самым важным.

***

Зрение, как и было обещано, возвращалось. Я начала видеть вполне четко, хотя глаза быстро уставали. А вот запахи хорошо если вполсилы чувствовала. Лахаару повезло куда меньше. Ослепший, бедолага с трудом пока ориентировался даже в моей спальне, все время на что-то натыкаясь. Прыгать он не мог тем паче. Так что время от времени мне приходилось нагибаться через край и втягивать его к себе на постель.

Когда Даника вбежала в мои покои, бледная едва не до синевы, я занималась расчетами с Лахааром под боком. Две седмицы, отпущенные Велимиром, скоро истекали, а мне не хотелось разочаровывать наставника, всегда меня хвалившего за усердие и прилежание. И сколько бы он ни заходил проведать меня, никогда ни словом, ни делом не упрекал и о задании не напоминал. Я подняла голову удивленная поведением своей помощницы.

– Нашли, кто повариху надоумил, – начала рассказывать Даника. – Это Марианна оказалась. Зависть и обида толкнули ее на это. Полагала, что ты, княгиня, отняла все, что ее по праву было. Поварихе денег посулила и наврала, что от снадобья тебе просто плохо будет, чтобы впредь наука была, чтобы не вмешивалась куда не следует. Та, глупая, ей поверила, и все, как Марианна сказала, сделала.

– Разве она не понимала, что ее равно поймают? – удивилась я.

– Так она бежать собиралась. Ее уже на выходе из замка поймали. Марианна тоже понимала, что ее подручную поймать могут, а потому ее иголкой, смазанной медленным ядом, уколола. От того дознание так медленно шло. Сначала надо было сделать так, чтобы она не умерла до того, как все расскажет. И за свое легковерие и жадность князь приказал вздернуть ее на виселице и оставить висеть неделю, в назидание остальной челяди. Чтобы знали, что бывает за предательство. А сейчас суд над Марианной был. И не в замке, а на центральной площади города, куда согнали почти всех горожан. При всех князь огласил, в чем ее вина, и сразу наказал. Ох, княгиня, страшное это было колдовство. Гнила она заживо почти два часа и кричала до чего душераздирающе. Уж на что я желала ей смерти, но даже мне не по себе стало. Князь сказал, что приведет в равновесие разлагающуюся душу с разлагающимся телом. А потом только сидел и смотрел равнодушно. От того делалось особенно жутко. Многие женщины от такого зрелища в обморок попадали, но все равно никого не отпускали, пока все не закончилось.

И Даника без сил опустилась на стул возле моей кровати. Было видно, что ее до сих пор трясет, поэтому я предложила ей чай, который недавно принесли для меня. Поначалу она отнекивалась, однако под моими уговорами сдалась. И чтобы отвлечь ее, я подсунула свои заметки прочесть. А сама стала в окно смотреть и любимца гладить. Пыталась понять, как мне к услышанному относиться. Ведь вот оно, доказательство жестокости и кровожадности чернокнижника, но ведь кара заслуженной была. А что до чрезмерности, так это чтобы другим неповадно было. В голову закралось сомнение, что я так не думала бы, если бы все видела сама, а еще, что я хоть один такой суд сама увижу. По всему выходило, что князь мой покой беречь вознамерился и в подобные дела посвящать не собирался. Однако это последнее и решило все в пользу мужа. Каким бы он ни был, благополучие семьи для него превыше всего. Насчет княжества только время покажет.