Верочка, обаятельная, тонкая, умная и добрая, прекрасно понимала, что любовь любовью, а дружба дружбой. Ей хватило душевной деликатности и воспитания, чтобы, влюбившись в Николая, не обидеть чувства Михаила, не оскорбить его и не поссорить друзей.

Михаил, конечно, ужасно переживал поначалу.

Сообразив, наконец, что Верочка отдала руку и сердце его другу, он, сдав сессию досрочно, мгновенно собрался и уехал из города. Было невыносимо больно видеть счастливые лица Николая и Верочки, сочувствующие глаза родителей и бабушки, ехидную улыбку Кнопки, Колиной сестры. Хотелось совсем исчезнуть, раствориться, забыться… Парень понимал, что надо как-то отвлечься и успокоиться. Он отключил телефон, забросил любимую химию, поселился в горной деревушке, ходил с проводником в горы, умывался ключевой водой, много читал, размышлял и смотрел старые фильмы.

Выздоровление Михаила наступало долго.

Почти семь месяцев, день за днем, час за часом молодой человек нагружал себя и физически, и духовно чем-то новым, знакомился с людьми, живущими в горах, изучал их культуру, природу и кухню. Неожиданные знакомства, приобретенные новые друзья, другой уклад жизни, мудрость аксакалов и большое расстояние сделали свое дело. Постепенно острая боль затихла, волнение, будоражившее сердце и разум, улеглось, он соскучился по родителям, по безумному ритму родного города и, наконец, даже нашел в себе силы, чтобы позвонить Николаю.

Михаил вернулся.

Обновленный, успокоившийся, умиротворенный и переболевший…

Впервые после поездки встретившись с Верой и Николаем. Он, замерев только на мгновение, вдруг широко улыбнулся и обнял их обоих с легким сердцем. И словно гора с плеч свалилась, он вновь почувствовал себя свободным и возрожденным. Не осталось боли, рвущей сердце, исчезла тягучая печаль, грызущая душу, остались только светлая радость за друга и искреннее желание большого счастья для них обоих.

И полетела, покатилась жизнь своим чередом. Мелькали зимы и весны.

Михаил возмужал, чуть пополнел, защитил докторскую диссертацию, возглавил кафедру. Он по-прежнему блистал эрудицией, смешно рассказывал анекдоты, много читал, легко подтрунивал над собой. Его обожали студенты и особенно студентки, коллеги относились к нему с должным почтением, несмотря на его возраст (ведь ему и сорока еще не исполнилось). Единственное, чего еще не хватало в его наполненной заботами и делами жизни – так это любви. Однажды обжегшись, он словно интуитивно оберегал себя от всего, что могло как-то коснуться сердечных дел: с женщинами он вел себя свободно, но не безрассудно, шутил с ними, но не кокетничал, держался раскованно, но не развязно. В его поведении чувствовалось уважение и почитание, но не дерзость и вседозволенность. Он будто сам себе поставил невидимые границы, допустимые и позволенные, и переступать однажды им самим установленные пределы мужчина не стремился. Конечно, в его холостой жизни время от времени появлялись женщины, но связывать себя узами законного брака молодой ученый не спешил.

Ему было хорошо, уютно и комфортно в этом строго очерченном круге спокойного бытия, и, дорожа им, Михаил тщательно оберегал эту с трудом обретенную легкость от посягательства чересчур напористых и решительных дам, находящихся в активном поиске и бесцеремонно идущих напролом к намеченной цели.

Михаил Лапин жил не торопясь. Со вкусом.

С удовольствием занимался наукой, писал книги и статья в научные журналы, читал лекции, воспитывал учеников и ездил на зарубежные конгрессы и симпозиумы. Все у него складывалось хорошо.

Он по-прежнему очень дружил с Николаем, гордился своим другом, тоже ставшим к этому времени доктором наук, известным ученым. У Николая уже подрастали два сына, как две капли воды похожие на мать и также увлекающиеся математикой, как отец.