Как самая простая спичка.
И стоит ли себя мне утешать,
Что всё ещё, как старость, впереди —
Если сегодня трудно мне дышать,
Дожившему до двадцати пяти?!
Слово о нетипичных
Наверно, что-нибудь про Русь
Я напишу, когда напьюсь.
Когда не надо будет думать
Типичен я иль мой сосед,
Что по ночам ворует свет.
Причём не то чтоб жажда кражи
Была в крови – ну хоть убей!
А просто он – электрик Саша!
И счётчик всё-таки глупей.
И про соседку бабку Лору,
Что потеряла документ
И ныне ходит к прокурору,
Как нетипичный элемент.
Ах, бабка думала без бед
На пенсии пожить в усладу,
Но не выходит, ищет правду,
А силы нет – и правды нет.
И зря в обиде свой укор
Она возводит на ЦеКа,
Ей нетипичный прокурор
Попался лишь наверняка.
И о Ефимке я осмелюсь —
Он по субботам в стельку пьёт
И после целую неделю
На хлеб чекушечки сдаёт.
Да мало ль их, что денно, нощно
И пашут, мелют и куют,
И после смены – сверхурочно —
План производственный дают.
Они, возможно, нетипичны,
И в эти рамки не берусь
Я их вгонять, но неприлично
Без них показывать нам Русь.
…Но стих ещё не явлен миру.
Ещё не начата строка.
Зато, как огненную лиру,
Уже в руке держу бокал.
«Мои мучителЯ – они правы…»
Мои мучителЯ – они правы,
Снимаю шляпу, кланяюсь, заметьте.
Владивосток – прошедшее столетье
Для всех, кто прибывает из Москвы.
А мы здесь пребываем во палатах,
Где никого ничем не удивишь.
Один поэт уже воспел когда-то
Уют больницы, не попав в Париж.
Я помню, как зачитывался им,
Как поразил слепец с лицом радара,
Что вечно ждал из темноты удара,
Словно поэт, с открытием своим.
А ныне: сопок жёлтый полукруг,
Асфальт и «Волга» лёгкой синевы.
Андрей Петрович, может, это Вы
Спешите в Академию наук.
Я рад за Вас, Вы – депутат Союза,
Верховного Союза СССР.
Не так плоха совдеповская муза
Раз подарила Вам созвучье «сэр».
К другим она, увы, не так лояльна:
Сума, тюрьма, больница – жёлтый дом.
«Мочить» своих у нас не аморально,
У нас лишь «амораловка» – погром.
А впрочем, мне заботы ни к чему.
МучителЯ разъехались давно.
И если буду жить я по уму —
Мне обеспечено больничное окно.
Май 1973
«Друзья мои, мне очень трудно жить…»
Друзья мои, мне очень трудно жить.
Молчанье стало звонкою монетой —
Я получаю с песни недопетой,
Вернее, с той, – что не посмел сложить.
Друзья мои, печален мой предел.
И, очевидно, надо жить иначе,
Чтоб в золоте, которое я трачу,
Не слышать песни той – что не посмел…
Май 1974
«Итак, прощайте, хватит быть послушным…»
Итак, прощайте, хватит быть послушным.
Раз я пришёлся вам не ко двору —
Позвольте жить мне, как считаю нужным.
Я ухожу от вас в свою игру.
Я буду вновь искать повсюду клад
И город свой из кубиков построю.
Я буду жить – как двадцать лет назад,
Не забавляясь, а живя игрою.
Мне ничего от вас уже не нужно,
Я всё имею и имел всегда.
И если вам понять меня несложно —
Я счастлив так, как не был никогда.
Но если ваша жизнь вдруг станет в тягость,
Я приглашаю вас в свою игру,
Которую воспримете как благо —
В ней вы всегда придётесь ко двору.
Ангелы любви
«В какой стране? Пускай в стране Корало…»
В какой стране?
Пускай в стране Корало,
В которой мы живём до десяти —
На острове причудливых кораллов
Мне посчастливилось гусей пасти.
В сетях меридианов, параллелей
Он слишком мал – ячейки велики.
Вот гуси разогнались, полетели.
Мне машут лапки – красные флажки.
Но быть последним гусак мой не привык,
Вот он качнулся, побежал устало.
Гусак – мой самолёт и проводник,
Один лишь знает путь в страну Корало.
Страна Корало – остров робинзонов,
Страна пиратов и кривых ножей,
Страна тельняшек и татуировок,
Страна таинственных наскальных чертежей.
Я в той стране быть научился смелым,
И лучше всех стрелял из револьвера,