Илья Ильич гневно сжал кулаки. От каких мелочей зависит судьба! Если бы он понимал, что там говорят…

На мгновение кулаку стало жарко, а монеты, зажатые в пясть, словно усохли. Илья Ильич разжал кулак и увидал, что денег стало значительно меньше, по крайней мере десяток мнемонов исчез мгновенно. А ведь это сумма, на которую, по прикидкам Ильи Ильича, можно чуть не полгода прожить! И одновременно Илья Ильич сообразил, что понимает спорящие за перегородкой голоса. Афанасий и уйгур продолжали ругаться по-китайски, и Илье Ильичу это было известно, но язык стал словно родной, и если бы Илья Ильич захотел, он мог бы вмешаться в спор и говорил бы на том же языке, как будто всю жизнь так разговаривал.

Ай да денежки, ай да лямишки! Вот только как бы не разориться этаким макаром…

– Ну чего ты ко мне привязался!.. – захлёбывался неподалёку голос Афанасия. – Ну выпил я вчера, так ничего ж такого не наговорил. Он и не поймёт ни хрена, ведь первый день всего тут.

– Порядок есть порядок, а договор – договор, – скучно отвечал уйгур. – Кто тебя просил про город рассказывать? Вот уйдёт он сейчас, и что?

– А хоть бы и ушёл, поблуждает денёк в нихиле, потом крепче прежнего за меня держаться будет. А уж я его теперь в любую минуту сыскать могу, ориентировочка у меня на него есть.

– За этот день его бригадники подберут. Зачем он нам тогда? Его ж не выпустят, пока до нитки не разденут.

– Не пугай, не подберут. Мелкая рыбка в большом неводе не стрянет. Да и не разденут совсем-то, кой-что и тебе достанется.

– Всё равно, зачем про город рассказывал? Зачем сам его одевал? Кормил дёшево зачем?

– А затем, что он мне земляк! Это ты прежнюю жизнь позабыл, а я покуда нет. Сыщики все такие, как бы я свежего человека чуял, если бы память потерял? Так что хватит с тебя и малой денежки, а большую ты с квакера греби. Я его тебе с потрохами сдал, вот и пользуйся.

– У квакера никаких денег нет, того и гляди развоплотится.

– Ты ври, – протянул Афоня, – да не завирайся! Чтоб мне так деньги сыпали, как они квакеру идут. А что не держатся они, так ведь все к тебе попадают. Думаешь, я не знаю, как ты с ним наловчился? Отлично, хорошо знаю! Нам такие фокусы с детства знакомы! Всё, договорились, квакер твой, что хочешь, то с ним и делай, а профессора я себе беру. Подумаешь, что-то не так ему спьяну болтнул, всё равно он ни хрена не понял, и я около него ещё десять лет ошиваться буду, хоть по лямишке, а всё прибыль. Ничего я там не испортил.

– Ты нарушил договор. – Кажется, уйгура заклинило на эту фразу. – Я всё делал, как договаривались, я в ваши разговоры не вмешивался, подавал, что ты заказывал, отозвал тебя, будто бы долги отдавать, всё, как договаривались. А ты поступил против своего слова и нанёс мне убыток.

– Убыток?! Сколько твоя комната стоит?.. А ты сколько слупил? И с меня, между прочим, тоже!

– За тебя платил клиент…

Илья Ильич встал, неслышно вышел из комнаты. Не хотелось дальше слушать разговор, в котором заранее делили твои деньги, называя тебя клиентом и налепляя дурную кличку. Главное, он выяснил: попав сюда, он действительно избегнул жерновов государственной машины, но очутился в лапах мошенников. И уйти отсюда, похоже, не удастся, разве что в нихиль, где его в скором времени подберут бригадники и уже не выпустят, пока не разденут до нитки. Хороша перспективка, однако…

Есть ещё какой-то город, о котором по пьяни проболтался Афонька. Хотя и в городе вряд ли мостовые вареньем намазаны. Куда ни кинь – всё клин. Знал бы, что тут так встречают, честное слово, помирать бы не стал.

Внизу, возле кухни, запертой на висячий замок, стоял проповедник и мыл в большом тазу посуду. Ту самую, с которой Илья Ильич вчера ел хе из тайменя и иные экзотические кушанья.