Сохранив невозмутимость, незнакомка прошла в дальний конец помещения и села у окна. Креупци не страдал любопытством, но неявное чувство тревоги всё же заставило его приглядеться: у неё под капюшоном блеснули две тусклые кровавые точки. Тотчас глаза пронзила отчётливая режущая боль, он издал глухой стон и быстро отвернулся.

– В чём дело? – насторожился Бернек. В добродушном взгляде проскользнуло что-то зловещее.

– Кажется, очередной выродок, – отозвался Креупци, с трудом раскрывая глаза. – Нередко их вижу. Гадкие глазёнки… Гадкий в них свет.

Его искажённое лицо постепенно разглаживалось, боль медленно перетекала в привычный зуд.

– Они, как и другие, нуждаются в утешении.

Креупци неприязненно покривил губы.

– Утешении? В чём ты собрался их утешать, проповедник? Они перерезали целое королевство, думаешь, они…

– Прошу простить, – встрял Говель, подковыляв к столу с нервным выражением, до сих пор не сошедшим. – Я уже намеревался к вам, как вошла эта… девица. Тянет их сюда. Так… чего будете? – мелкие глазки покосились на проповедника.

– Пожалуй, винца, – Бернек задумчиво погладил щетину на подбородке. – И сыра. И ещё лучку… наверно. Да, да, лук тоже.

– Глаза той девушки. Она из выродков, я прав? – Креупци отодвинул опустевшую кружку в ответ на вопросительный взгляд хозяина.

– Правы, господин шахтёр, – трактирщик промочил взмокший лоб. – И хватает у них наглости соваться так далеко… Я не первый раз их вижу и каждый раз страху набираюсь. Вдруг они опять озвереют и нападут… У нас ведь даже короля нет. Пропасть, пропасть…

Говель забормотал что-то, на этот раз сам с собой, и пошагал в погреб.

– Не буду мешать твоему ужину, проповедник, – Креупци коротко улыбнулся и, поднявшись, взвалил на плечо мешок с инструментами. – Или уже завтрак? Кажется, ближе к завтраку.

– Перед тем, как ты уйдёшь… – Бернек спрятал кисти в складках одежд. – Вряд ли темнота поможет тебе. С твоим недугом.

Креупци молчаливо глянул на него, и режущий зуд в глазах на момент утих, а потом снова вернулся.

– Да кому вообще придёт на ум сталкивать проклятых шахтёров?.. – Галдбин Меггенсвок неприязненно скорчил своё широкое серое лицо и уселся спиной к ограждению помоста. Нижний ярус гудел и клокотал в полумраке. – Мы и без вмешательства прекрасно сдохнем от этой сраной духоты…

Креупци поджёг трубку от свечи в фонаре и, приблизившись к ограде, выпустил клуб дыма в толщу темноты.

– А что, кто-то ещё?..

– Нет, – Галдбин откупорил мех с вином. – Но болтают они так, будто да. Неймётся этим верхним. Дерьмо… Вот взять нас, низинников, мы – не падаем и не болтаем. Ухнуть с огороженной тропки!.. Это многое говорит о них как о шахтёрах. Немыслимо.

На лице Креупци возникла какая-то неестественная улыбка.

– Жаль тебя огорчать, но я слышал распоряжение Уодса. К нам пришлют работника с верхнего яруса. Кажется, он будет совсем скоро.

– Вот же ж… – Галдбин ругнулся и отхлебнул из меха. – Тишины не допросимся.

Обоих шахтёров сковало молчание. Креупци курил, его одинокая фигурка, стоящая перед необъятной чернотой подземной долины, казалась ещё более незначительной, чем обычно. Боль усиливалась, раз от раза заставляя поглаживать опущенные веки кончиками пальцев.

В один момент и впрямь послышалась далёкая поступь. Сбитые сапоги касались подземной тропы со свойственной всем туннельщикам мягкостью. Когда кайло приветственно громыхнуло о доски помоста, Креупци повернулся.

– Как поживаешь, Соттак? – спросил он без удивления и выбил трубку, постучав ей по ладони. Галдбин Меггенсвок, не заинтересованный в беседе, хранил захмелевшее безмолвие, потягивая выпивку.