Нет… Мне эти глупые шутки вовсе… Видите ли… Поистине, клянусь Аллахом! Я ни в чем не замешан. Всё это делали другие люди, а я к ним был в оппозиции. Нет, будьте добры… Передергивать затворы на заседании столь… Я вообще предпочел бы остаться в живых… Но если выхода нет… То мои давние проблемы с сердцем… Сердечный приступ…

Здание, по верхнему этажу которого мы прохаживались, было самым высоким зданием в городе. Старший брат сказал:

– Мы приняли решение… – (Акогда он говорил «мы», то имел в виду самого себя…) – Приняли решение отдать самое высокое здание города самому маленькому члену нашей семьи. Оно будет местом твоей работы, отдыха, а также источником твоих доходов.

Я ответил, оглядывая с высоты красивую панораму города:

– Вообще-то я предпочитаю стоять на своих ногах.

Здесь он хладнокровно сгреб меня в охапку, крепко схватил за ноги и вниз головой свесил меня с этой высоты, то есть с самого высокого здания в городе.

Настолько же, насколько я худенький, низкорослый и слабый, Старший брат, наоборот, высоченный и здоровенный. Я словно был ребенком в руках великана, легко покачивающего меня в подвешенном состоянии между небом и землей.

Старший брат отлично знал, что я до потемнения в глазах с детства боюсь высоты; от нее мне сразу становится очень плохо. Возможно, именно поэтому он и выбрал данное место для разговора. У меня было ощущение, что мой желудок и сердце вот-вот вывалятся изо рта, в глазах у меня потемнело, но я старался не барахтаться. Шли секунды, и вот я уже привыкал, что весь мир перевернулся вверх ногами, тогда он немножко подтянул меня вверх, так чтобы живот мой лег на парапет, а ноги коснулись бы пола, точнее, поверхности крыши.

Но голова моя и плечи всё еще свешивались вниз: так меня удерживала его лапа, заграбаставшая мою рубаху.

– Если брат поступает недостойно, – спросил он, – что с ним нужно сделать?

– Его надо убить, – ответил я хрипло, едва выдавливая голос из горла. – Таков был закон всегда, начиная со времен…

– Историю Авеля и Каина я знаю, – перебил он. – Не юродствуй.

– Я готов к этой судьбе, – вновь прохрипел я.

Он поднял меня и посадил на парапет.

– Вот и ошибся. Мы не такие отсталые.

– Заставите меня покончить с собой? – спросил я.

– И это уже в прошлом.

– Вы большим экспертом стали, – мое дыхание немного восстановилось. – Раньше вы таким не были.

– Жизнь изменилась, – ответил он.

Это была правда: после смерти деда очень многое изменилось: и ситуация, и люди, и больше всех изменился Старший брат.

Деду для управления семьей в конце жизни не нужны были уже ни слова, ни дела. Одно давление его взгляда расставляло всех по местам. Дед был грозен и был славен; а отец мягок, обаятелен, но времена были уже не те, чтобы можно было кого-нибудь без ругани заставить занять свое место.

Наша борьба, впрочем, началась еще в дедовские времена…

«Не делай этого, братец! – сказал я ему тогда. – Не продавай эти рукописи! Всё, что у нас есть, появилось благодаря этим пергаментам. Предки перевернутся в гробу, если узнают, что ты выставил на торги главное достояние нашей семьи, нашего рода…»

После этих слов Старший брат затаил на меня злобу. И если даже кто-то другой заговаривал о рукописях, он делал вывод, что это я подстрекаю, и ненависть его ко мне росла.

– Ты парень хороший, – говорил он мне. – Единственная проблема в том, что слишком много болтаешь.

– Вообще-то я весь молчание, – отвечал я. – Четыре слова в сутки – это много?

– Не прикидывайся дурачком, – говорил он. – Я имею в виду то, что ты пишешь.

– Укажите на ошибки, – предлагал я. – Я их исправлю.