Его непосредственным командиром стал, водивший дружбу с самим Бестужевым-Рюминым и влиятельными братьями Шуваловыми, вальяжный генерал-аншеф Степан Федорович Апраксин – известный в будущем своей неоднозначностью, главнокомандующий русской армией на первом этапе участия России в Семилетней войне. Апраксин не слишком усердно допекал семеновцам, но при случае радел за них перед императрицей-«матушкой».

…Кстати, если верить рассказу, записанному в 1799 г. со слов самого Суворова, то именно тогда произойдет уже известный вам случай (зачастую гуляющий в отечественной литературе из издания в издание), когда стоя на карауле у Монплезира в Петергофе, он демонстративно откажется от серебряного рубля (крестовика), пожалованного ему – сыну известного ей Василия Ивановича Суворова, – самой императрицей Елизаветой Петровной. Тогда он объяснил изумленной государыне и ее спутникам, что часовому-караульномуэто запрещено уставом! Только сменившись, он все-таки поднял положенный самодержицей к его ногам рубль и потом всю оставшуюся жизнь бережно хранил тот «елизаветинский рубль» вместе с орденами, как первый знак отличия за безукоризненную службу. Более того, он часто рассказывал затем во всех подробностях эту давнюю петергофскую историю сослуживцам, как образец неподкупности русского солдата. В тоже время, повторимся, что офицеры-дворяне той поры практиковали отлынивание от караульной службы. Они нанимали солдат, которые и отстаивали дежурство за высокородных офицеров. Зато Суворов относился к дежурствам крайне ревностно, знал наизусть статьи устава, посвященные обязанностям часового, и, напротив, нередко выручал товарищей, подменяя их на караульном посту. Не брезговал он и хозяйственными («стройбатовскими») работами…

Параллельно службе неутомимый и любознательный Суворов являлся вольным слушателем в Сухопутном шляхетском кадетском корпусе. На мраморной доске выдающихся выпускников этого элитного корпуса значится и фамилия будущего генералиссимуса, хотя он формально никогда не был кадетом. По усердию к службе, по знаниям в артиллерийском и инженерном деле Суворову не будет равных. Он станет первым солдатом во всей гвардии, первым капралом, первым подпрапорщиком и первым сержантом. Служба государю и Отечеству и начальствование над солдатами – вот его главное и единственное призвание. Вне службы он был прост с солдатами как брат, но на службе – крут и неумолим. Недаром он так любил повторять: дружба – дружбой, а служба – службой. При этом – любопытный факт – у него не было… друзей. Когда его спрашивали об этом «чудачестве» он, повторимся в который уже раз, очень серьезно отвечал, что у него масса «старых друзей» – от Ганнибала и Цезаря до Тюренна и Монтекукули – и таким друзьям негоже изменять ради новых, необстрелянных.

Суворов, как «Человек Войны», а затем и «Бог Войны», а точнее, «Русский Марс», знал только две истины: совершить невозможное и остаться непобедимым.

Интересны некоторые нюансы повседневной жизни «Бога Войны»! До гробовой доски его быт был предельно прост, если не сказать – крайне примитивен. Суворов вставал до рассвета – обычно в два часа пополуночи, никогда не позже четырех часов. Правда, с годами это становилось все труднее и труднее и слуге Прошке было приказано тянуть Суворова за ногу, если будет лениться. (Этим же «недугом» под старость «страдал» и прусский король-полковдец Фридрих II.) Постелью ему служила охапка свежего сена, покрытая простыней. Под голову он клал подушку, а укрывался плащом. Спал Суворов совершенно раздетый, без рубашки. Летом и осенью, пока позволяла погода, жил и спал в палатке. Проснувшись, обязательно окатывался ледяной водой, быстро растирался простыней, одевался и полчаса бегал по дому или на улице, нередко заучивая при этом турецкие, татарские, польские, финские либо итальянские слова и фразы – в общем, язык той страны или народа, где он в данный момент находился. После такой «зарядки» Суворов обязательно выпивал несколько чашек чаю. Звал повара и заказывал ему обед. Затем занимался делами: читал и писал на разных языках.