…Когда меня осудили за лженаучностъ идей и ты так внезапно ушла, я остался один во Вселенной».

– Ильюта! – вдруг прошептал, простонал, позвал еле слышно Поэт, словно повторяя прочитанное Скулдом. – Ильюта!..

«Иногда мне кажется, что мы с тобой, Ильюта, последние влюбленные на этой жестокой, обезумевшей земле…

…О! где найти радость, нежность и сострадание на этой земле? Кажется, ничего нет, чтобы могло утешить меня на ней и обнадежить. Иногда мне кажется (или хочется верить!!!), что есть кто-то, кто будет внимать моему отчаянному воплю. И ты вопишь, вопишь, а отклика всё нет, нет…»

Снова и снова Скулд изумлялся и был потрясен той легкостью, с которой Бродячий Поэт переходил от глубинных размышлений о смысле жизни и тайнах бытия к спонтанным, беспредельным, безудержным всплескам бессознательного, смысл которого был погребен под нагромождением слов. Иногда такое нагромождение было похоже на паутину, иногда на свалы камней в горах, а иногда на огромное звездное небо.

Из дневника Бродячего Поэта:

«Еще в ранней юности я открыл для себя необычный способ понимания Реальности. Вся необычность способа и заключалась в том, что воспринимаемая реальность становилась совершенно Иной при каждом акте ее восприятия мной. Я просто это ощущал: Реальность становилась Целостностью. Мыслить (по-настоящему) можно только целостно. Но мысль сама по себе не создает целостность. Мыслью можно всего лишь прикоснуться к Целостности, даже если эта мысль Махатмы, великого Гуру, Учителя человечества. Материальность проявляется на краю целостного, там, где есть непрерывный процесс утраты – восстановления целостности. Материя возникает, когда целостность утрачивается. Мысль, таким образом, есть и причина, и результат процесса мышления.

Мысль рождается из самой себя, когда становится целостностью. Мысль есть He-мысль! Даже если мы, как нам кажется, мыслим, мы на самом деле немыслим, а всего лишь пытаемся ДОСТИЧЬ ЦЕЛОСТНОСТИ МЫСЛИ! Как только мы достигаем ЦЕЛОСТНОСТИ МЫСЛИ, мы растворяемся в ЦЕЛОСТНОСТИ БЕЗ ОСТАТКА».

Скулд читал…

Нет! Это нельзя было назвать чтением. Это было прикосновением души к душе! Так, словно в этих строчках заключена разгадка великой тайны человеческого бытия и мироздания – тайны зашедшего в тупик человечества.

Скулд хорошо осознавал, что его чтение и есть форма исповеди Бродячего Поэта ему – в ситуации, когда исповедующийся не в силах произносить слова.

Он читал взахлеб и скоро поймал себя на мысли, что уже не сможет просто существовать без этих строчек. Эти строчки стали воздухом, вдыхая который, он чуть не задыхался от свежести. Эти строчки стали жизнью, о которой он мечтал все эти годы.

Чтение настолько захватило его, что он просто был бессилен прервать его. Чтение из разряда простого открытия перешло в священнодействие, в религиозный ритуал, в сеанс психоделической терапии, где наркотиком служили произносимые громким шепотом звуки, сочетание которых давало такие сногсшибательные мысли и парадоксально-безумные идеи.

Скулда охватил какой-то дьявольский, сатанинский азарт постижения другой жизни, другой великой души человека. Это был какой-то патологический интерес к познанию человека!

К нему периодически приходила одна и та же мысль: «Только сейчас я начал жить, только сейчас родился. Рождаюсь!!!»

И он простил всех за все зло, принесенное ему, он благодарил жизнь за эту случайную встречу. И он начинал любить всех, ему хотелось сострадать всем и каждому в этом мире. А могло ли быть иначе, если за каждой страницей дневника Бродячего Поэта, за каждой строчкой было открытие еще никем непознанного Мира, непознанной Вселенной…