Поезд

1
растения растут, раскачивая воздух,
и гонят по стволам свой водянистый сок,
синюшные птенцы кричат от скуки в гнездах,
высовывая свой бумажный голосок.
состав, что под откос пустили партизаны,
сорвавшись с полотна и набирая вес,
бессмысленно скрипя и надорвав стоп-краны,
сминая заросли, вонзился в плотный лес.
как занавес за ним задернулись растенья,
распространяя сон вдоль насыпи и рва,
и вот состав укрыт тяжеловесной тенью,
и поползла к нему тревожная трава.
в расколотый котел, в утробу паровоза,
где от помятых труб еще струился пар,
вползла трава, подняв со дна анабиоза,
свой водянистый мозг, бесшумный как радар.
и, плесенью скользя, вдоль дымогарных трубок,
проникла в топку – уголь стыл, издавая свист,
и воздух, сжиженный его дыханьем грубым,
из топки подтекал – в нем плавал машинист.
он, падая, сгребал разрозненные части,
но вырос у него в гортани цепкий куст,
как сломанную вещь, он отшвырнул запястье,
и ртутным шариком оттуда выпал пульс.
помощник на спину был выброшен наружу,
и ветер шелестел листвой его бровей,
в низине глаз его зрачки расплылись в лужу,
полз, отражаясь в них, скрипучий муравей.
ну а трава уже бежала вдоль вагонов,
по ней шли волны, как в аэродинамической трубе,
в вагонах дул сквозняк отчаливших перронов
и пробегала рябь по зеркалам купе.
                      2
                      в том тамбуре, где мы с тобою зажимались,
                      запекся в воздухе помадный оттиск губ,
                      когда-то мы с тобой вступили здесь в катализ,
                      теперь здесь тишина образовала куб.
                      мы для того сошлись, чтоб после расставанья
                      друг в друге не узнать размытые черты,
                      но где нам было знать, что знаком препинанья
                      в дальнейшем станут нам две скобки пустоты.
                      похоже, нас с тобой, как воду, расплескало
                      в прошедшем времени, в реликтовых лесах,
                      но память все еще способна вполнакала
                      поддерживать во мне продолговатый страх.
                      и я теперь ловлю, как муху, сгусток стона,
                      прозрачную ладонь толкая, как снаряд,
                      я больше не хочу, чтоб вдоль окон вагона
                      скользил твой слепнущий, нас переживший взгляд.
                      ведь легче, умерев, бесцельно, но дословно
                      пересказать себя на языке травы,
                      и все ее слова бесшумно и объемно
                      соединятся в речь, затягивая швы.
                      но стоит отряхнуть остатки осязанья,
                      как станет эта речь понятной и немой,
                      доступная всему, ты разожмешь сознанье,
                      оно вспорхнет с руки и полетит домой.
                      потом, когда трава сюда вползет сквозь щели,
                      как в вазе, прорастет сквозь битый унитаз,
                      мне хочется, чтоб мы с тобою подсмотрели,
                      как все займет трава, но не застанет нас.
                      и скроются в траве останки эшелона,
                      и в шелесте травы появится надрыв,
                      и будет сон травы стелиться повагонно
                      и дерево расти, красивое как взрыв.
3
так думала трава посредством разрастанья,
и мысль ее была похожа на траву,
влюбленную в предмет и с первого касанья
держащую его в сознаньи на плаву.
и в глубине души трава была довольна,
что, в сущности, она является травой,
ведь все, что не трава, принадлежит невольно