Нельзя сказать, что между ними установились доверительные отношения. Точнее сказать, никаких отношений у них так и не возникло. Рихард рассчитывал на большее – исходя из сочувствия, проявленного к нему Таней на ступенях Московского Университета. Может быть, прав был куратор Шишкин? Ведь собирался же Шрайнер первоначально взять себе гида-парня. Надо было выбрать этого самого Диму, и все бы было прекрасно. Они бы уже вмазали по стаканчику, подружились и отправлялись бы сейчас куда-нибудь в злачное заведение…

Насчет «вмазать» дело обстояло хуже некуда. Последняя капля алкоголя упала в желудок Шрайнера еще во Франкфуртском аэропорту. В России он не выпил ни капли. Возможно, это было неплохо для его физического состояния – не пить хотя бы несколько дней в году. Но душа Шрайнера была измотана воздержанием. В настоящий момент она окончательно пришла в состояние невроза, брыкалась где-то в животе, вызывая спазмы, и раздраженно орала: «Скотина! Сколько это будет продолжаться?! Найдешь ты где-нибудь эту чертову алкогольную зону или нет?!»

Шрайнер специально ездил в Суздаль, чтобы попытаться найти таинственную алкогольную зону. В Москве он не смог сделать это – складывалось впечатление, что все москвичи пришли к повальной трезвости. Хорошо хоть сигаретами торговали, хотя цены на них были раз в десять больше, чем в Германии. На настойчивые вопросы Шрайнера Таня реагировала холодно. Сказала, что ни разу в жизни не брала в рот спиртных напитков, что это сейчас не распространено, что большинство людей не интересуется алкогольными зонами и даже не знает, где они расположены. Что и подтвердилось в ходе расспроса местных аборигенов – сплошь трезвых, деловитых, вежливых и улыбчивых.

Шрайнер очень рассчитывал на Суздаль. В этот городок иностранцев возили толпами, уж для них-то можно было сделать хоть маленькую алкогольную зоночку. Нет. Черт возьми, нет! На вопрос Шрайнера первый же экскурсовод гордо заявил, что Суздаль уже пять лет как стал полностью безалкогольным. И что особая божественная аура сего древнего места не должна искажаться оскверняющим влиянием винных паров.

В результате Шрайнер уныло бродил по Суздалю четыре часа в составе экскурсионной группы, осматривал православные храмы, которые до этого имел счастье лицезреть не раз, и ругался про себя самыми грязными словами. Вероятно, светлая аура Суздаля приобрела в это время несколько черных мазков, расплывчатых, как кляксы. Шрайнер был вне себя. Интересно, где проводила это время его провожатая Танечка? Шрайнер готов был поклясться, что она торчит в каком-нибудь из многочисленных отвратительно безалкогольных заведений, потягивает холодный сбитень, жует пирожок и безмозгло таращится в телевизор. Они читают хоть что-нибудь сейчас, эти русские? Пока он наблюдал только то, что они смотрят свой любимый «Телерос» каждую свободную секунду. Что это – деградация на фоне кажущегося благополучия? Русские были спокойными, неагрессивными, доброжелательными, женщины на улицах – ослепительно красивыми, представители мужского пола от подростков до пенсионеров – все сплошь спортивными, энергичными и подтянутыми. Если бы Шрайнер не жил в России всего восемь лет назад, он поклялся бы, что русские были такими неестественно совершенными всегда – со времен Ивана Калиты. Но он еще не потерял память. Он помнил, каким рассадником болезни была эта страна. Помнил бездомных, роющихся в мусорных баках, пьяное отребье, шляющееся по улицам, парней с квадратными головами, контролирующих продажу наркотиков в подворотнях… За восемь лет нельзя было населить страну другими людьми. Значит, переделали тех, что были.