Водил бы её на лужайку,
Дабы гулять без затей.
Нас бы с ней возили
В элитный спа-салон,
Где шерсть обоим мыли,
И клали бы в чай лимон.
Я драл бы когтями мебель
И метил углы тайком,
В общем, жил бы на свете
В ладу со своим мирком.
А если разящий веник
Меня бы вдруг огрел —
Согласен, это не пряник,
Однако и не расстрел.
Хозяйка б меня учила,
Макая мордой в дерьмо,
Потом прощенья просила,
Прижав ко мне лицо.
Мы падали б на одеяла,
Я грудь бы ей топтал,
Она мне пузо мяла,
Я песню бы сочинял.
Потом разрешал бы бантик
На шею себе повязать:
Кот – огромный романтик,
В чём может пример подать.
***
…На все вопросы ответив,
Помня, что я напел,
Взвесив все «за» и «против»,
Я всё равно бы хотел
Взять, к примеру, кота,
Чтоб слиться с его душою,
И сквозь его глаза
Смотреть на мир с ленцою.
Славянка
Заслыша вдруг «Прощание Славянки»,
Я узнаю мелодию с двух нот.
Мне хочется накапать валерьянки… —
И так со мной уже который год.
Я не скажу, что слабоват душою,
Что нервы в голос требуют врача.
От приходящих напастей не ною,
Живу со стоицизмом кирпича.
Уже давно, пожалуй, с детства,
Глаза не мокнут на ветру,
Но этот марш… Его коленца
Спокойно слушать не могу.
Когда звучит «Прощание Славянки»,
Я извлекаю носовой платок.
Предательски сдают мой коленки —
Сейчас бы водки маленький глоток…
Печальный марш родился на изломе,
Когда Россия встала на дыбы,
И до сих пор на нерве, на подъеме,
Он провожает наших на фронты.
Нет, он не Чёрный Буревестник,
Он с той же лодки, что и мы.
Он тоже носит православный крестик,
Он говорит нам: «Верь и жди!»
Он как-бы часть солдатской лямки,
Чтоб оттянуть нас от беды лихой.
Назад с трудом слетаются подранки,
И кто-то не осилит путь домой…
Когда гудит «Прощание Славянки»,
Слух режет заполошный бабий вой.
В нос лезет вонь кирзы, портянки,
В грудь сына мамка бьется головой.
И ты под грустные фанфары
Своей жене вернуться обещай.
Нам снова предстоят судьбы удары,
И над вокзалами плывет «прости, прощай…».
Когда звучит «Прощание Славянки»,
Я не могу сдержать бегущих слёз,
В оркестра звуках, рвущих перепонки,
Я слышу плач родных берёз.
Гремит, кричит «Прощание Славянки»,
А я реву, предвосхищая боль.
Россия, Родина Славянки,
Скажи – нам снова завтра в бой?
Дурная привычка
на погребение С. К.
Январь, мороз, непафосные похороны,
Замёрзшая родня ногами топчет снег.
На голых кронах равнодушные вороны
Взирают на конечный от реальности побег.
Знакомые, пустив на лица скорбь,
Тихонько обсуждают мертвеца.
Зубами нервно выбивают дробь,
Стоически переминаясь у крыльца.
Их речи благодушны незлобиво,
Ведь об усопших – лучше ничего…
И как бы кто ни прожил век паршиво,
Когда уйдёт, проводят хорошо.
Унылый катафалк уже разинул жерло,
Служители Харона деловито ждут:
Работы им – на каждого по горло:
Клиентов много – люди интенсивно мрут…
И вот уж к церкви споро едет гроб:
Часовня, где излишен громкий смех,
Заупокойный рэп, кадило, поп,
И сладкий дым прощает каждый грех.
Последнее катание на погребальной «тройке»:
Билет в один конец на новенький погост.
В России кладбища сменили новостройки;
И Он сейчас там будет свой, не гость.
Приехали. Из катафалка вынут гроб.
И снова полились скупые слёзы.
Вокруг могилы намело сугроб:
Зима, и степь, и ледниковые прогнозы…
Прощанье, гвозди в крышку, и пустили
В сосновой лодке на безвременно́й постой.
У изголовья деревянный крест вонзили
И написали – здесь N.N. обрёл покой.
Замёрзший люд разбрелся по машинам,
Оставив свежий холмик тихо проседать.
Живым – страданья по своим законам,
А мёртвым… Им уже не встать.
***
Давно пропала острота момента,
Когда блеснёт коса над головой.
Миг – рвётся рядом жизни лента,