В город въехали спустя час торопливой езды. Отделенный от крутых холмов рекой, он раскинулся на заснеженной равнине черным неправильным многоугольником. Из труб одноэтажных деревянных домов курился дым: жители спасались от пронизывающего холода. Из сараев доносилось сдавленное хрюканье свиней и негромкое кудахтанье кур.

В центр заезжать не стали – кавалькада свернула с главной улицы к двухэтажному зданию на окраине. Если судить по барельефу в виде раскрытой книги прилепленной прямо на фасаде, это был дом культуры или библиотека.

На несколько минут Максима и Ларса оставили под присмотром Брындина и Федулина. Те завели разговор о деревенских девицах, изредка бросая на пленников ленивые взгляды. Улучив момент, Максим передал Ларсу не замеченную при обыске кобуру с дерринджером:

– Меня наверняка целиком обшмонают. К тебе, иностранцу, особое отношение. У нас всегда так.

– Молчать! – оборвал Брындин. – Ща пулю в лоб пущу и скажу, что бежать хотел!

Все произошло так, как предположил Максим. Ларса, не обыскивая, увели в здание. Может быть, на допрос, а может, и просто на дружескую беседу. У Максима проверили все карманы, но нашли только смятую американскую кепку и заряженный «сигнал охотника» – пластиковую трубку со «шпингалетом» и прикрученным сигнальным патроном.

– Это что за штука? – спросил Федулин. – Отвечай!

Он направил ракету на себя и оттянул «шпингалет».

– Осторожно! – крикнул Максим, но было поздно.

Раздался хлопок, и ослепительная красная звездочка ударила Федулина в лоб, сбив шапку, срикошетила и ушла в небо. Через несколько секунд она опустилась к земле и погасла.

Федулин взвыл и схватился за окровавленное лицо.

– Я тебя сейчас… – закричал он, передергивая затвор винтовки.

– Стоять! – раздался голос дяди Миши. Он подобрал «сигнал охотника» и положил в карман. – Сам дурак, Федулин. Нечего лапать что попало! Завтра Козел с краснопузого за твои страдания с лихвой спросит. Брындин, отведи его… к остальным.

Максима грубо втолкнули в подвал, набитый людьми. Он упал на кого-то, и узник испустил мучительный стон.

– Сюда! – сказал кто-то высоким, мальчишечьим голосом. – Здесь есть место. За что тебя взяли, дядя?

– Документов с собой не оказалось…

Тусклый свет сочился из зарешеченного окошка под потолком. Когда глаза привыкли к полумраку, Максим увидел, что в маленьком помещении на деревянных топчанах и на тряпье на полу лежат юные подростки – почти дети. Лет семнадцать-восемнадцать самому старшему. Их лица были опухшими и черными от побоев. Плечи и руки исполосованы плетью. Кто-то, пошевеливаясь, едва сдерживал крик боли, кто-то хрипел и кашлял, сплевывая кровь. У Максима на голове зашевелились волосы: что же здесь делают с несчастными детьми? Впрочем, ответ он знал и безо всяких особых способностей. Просто не верил в происходящее, гнал от себя чудовищную мысль.

– Какая сегодня дата? – торопливо спросил Максим, усаживаясь на холодный пол.

– Восьмое января, дядя!

– Год! Год какой?

– Ум от страха потерял? Сорок третий!

– Тысяча девятьсот?

Подросток на топчане напротив зашевелился и сел, придерживая распухшую руку.

– Ты откуда свалился, дядя? Ты кто?

– Неважно…

– Нет уж, отвечай. Вдруг ты подсадной?

Вместо ответа Максим показал год изготовления, отпечатанный на кепке и бирку на камуфляжной куртке.

– Вот оно как? – паренек поверил. Или сделал вид, что поверил. – Скажи мне, дядя мы победим?

– Нет, – честно ответил Максим. – Проиграем. Только не в этой войне. В следующей. Холодной. Советский Союз распадется на отдельные республики-страны.

– Не может быть! Не сочиняй, дядя!