Вениамин беспомощно развел руками и заплакал.

– Что ты, милый? – захлопотала Федора.– Помер кто?

Участковый отрицательно помотал головой.

– Ну и ладушки, ежели никто не помер, всё поправимо, – крякнул дед Ефим.

– Ничего не поправимо, – всхлипнул Серенький, – все уже давно так испорчено, что…

Из светелки Федоры грянул гром, а вслед за ним голос портрета главы деревенской администрации:

– А ну, козлик, цокай сюда. Живо!

Бабка Федора с дедом Ефимом обменялись тревожными взглядами.

Участковый вытер слезы и оправил китель.

– Итак, – сурово спросил портрет, – что мы имеем?

Вениамин принялся сбивчиво рассказывать. Дед Ефим, которого в светелку не пригласили, подслушивал сквозь щель в ставнях, захлопнутых бабкой Федорой из соображений повышенной секретности.

– Трижды облобызай меня в щеки, – велел портрет после того, как Вениамин закончил говорить.

На лице Серенького отразилось брезгливое изумление.

– Это доступ, – злобно прошипел портрет. – Мне тоже не доставит удовольствия, поверь.

Участковый зажмурился, вытянул губы трубочкой и трижды клюнул портрет в пыльные щеки. Тот отъехал в сторону, обнажая скрытую нишу. В ней лежал черный кожаный чемоданчик.

– Открывай и жми кнопку, – приказал портрет. – Критическую массу дожидаться не будем.

– И что случиться? – спросил Вениамин.

– Хорошо все станет, как положено, – недобро усмехнулся портрет, – ты же хочешь, чтобы как раньше?

– Хочу, – вздохнул Серенький.

Ему и правда очень хотелось. Но от чемоданчика, при всей его видимой простоте и безобидности, исходила мрачная угроза.

– Давай я нажму, батюшка? – бабка Федора отпихнула Серенького от ниши и потянула руки к чемоданчику.

– Ццц… – предостерегающе шевельнул бровями портрет.

Раздался треск ломаемых ставней, и в светелку ввалился дед Ефим. Борода его воинственно топорщилась.

– Беги, Венька! – крикнул он, – Хватай чемодан и беги! Я их задержу!

– Сдурел, старый? – напустилась на деда бабка Федора.

Портрет главы деревенской администрации глумливо хихикнул.

– Сами вы сдурели, – огрызнулся Ефим, – Аль кинов не глядели? Когда про кнопку начинают, значит жди пиздеца. Верное дело. А главный герой, который хороший, всех спасает от кнопки этой. Иногда ценою собственной жизни, но не дОсмерти.

– Допустим, у нас тут не кино, – ответил портрет, – и жертвы неизбежны. Чуть-чуть совсем. Никто не заметит. Мы же их и так не видим. То есть видим… ну вы понимаете…

– Это что же, будет взрыв? – опешил Серенький.– Но зачем? Они же никому не мешают.

– Когда помешают, поздно будет, – отрезал портрет, – вдруг им взбредет в голову нас поработить? Кто знает, что за твари на этих слоях обитают? Так что жми, козлик. Или бабка нажмет. Оставит след в истории, так сказать.

– Не стану я, – насупилась Федора. – Наташа хорошая девушка. Вежливая, про здоровье спрашивала, не то, что некоторые.

Она бросила косой взгляд на портрет.

– В гробу я видал твое здоровье, – грубо ответил портрет, – у нас тут судьба человечества на кону.

Бабка охнула и прижала руки к груди.

– Да я… – залепетала она, – лучшие годы… Ты мне клялся… дура, дура…

– Так вот почему Федора замуж не вышла, – дед Ефим выпятил худосочную грудь и поднес к носу портрета сухонький кулак, – Ни за меня, ни за хромого Петьку покойного… ни за кого вообще! Из-за тебя, упыря! Задурил девке голову. То есть, бабке…

– Как вам не стыдно, – с тихим укором покачал головой участковый. – Играть чувствами… И что вы до людей доебались? Пусть живут, как хотят. А чемоданчик я конфискую.

– По какому праву? – в глазах портрета загорелись ядовитые искорки.

– По вот этому, – участковый достал из кармана полицейскую «корочку» и помахал ей в воздухе. – Я присягу давал. Служить и защищать. И знаете что?