– Ну, какая история! – воскликнул Джеймс. – Наверняка она сама сунула его куда-то или просто положила на край стола, и он съехал в щель между столом и креслом. Как ни печально это признавать, но годы берут своё, она становится рассеянной…

– А я? – Дэбби в упор взглянула на него.

– Что ты? – насторожился Джеймс.

– Я тоже становлюсь рассеянной? Я нигде не могу найти бабушкину камею. Ты же знаешь, как я её берегу! Теперь немногие могут понять её подлинную ценность. Но это настоящая камея из сардоникса, сделанная при Наполеоне. Поэтому я всегда держу её в шкатулке из фарфора, которая досталась мне вместе с ней в наследство от бабушки. Я всегда кладу её именно в эту шкатулку, не в другое место, не рядом, а в шкатулку и закрываю крышку. Так вот, её там нет. Если её нет на мне, то где она?

Джеймс нахмурился.

– Ты хочешь сказать, что её украли?

– Я хочу сказать, что моя камея бесследно исчезла, как и тётушкин жемчуг. И я не верю в рассеянность.

– Мой перстень тоже пропал, – неожиданно сообщил Том и показал руку, на мизинце которой обычно поблескивала изящная золотая печатка с монограммой из мелких бриллиантов, которая в начале нашего знакомства произвела на меня неизгладимое впечатление. – Я обычно вечером кладу его в мыльницу в ванной комнате.

– В мыльницу? – невольно переспросила я.

– Он пользуется только жидким мылом, у него тонкая, склонная к раздражению кожа, – пояснила Дэбби. – Как у мамы.

– Поэтому мыльницы в ванных комнатах, здесь, в лондонском доме, в моей квартире я использую для того, чтоб хранить свой перстень, – кивнул Том. – Вечером снимаю, утром – надеваю. Эта печатка у меня уже шесть лет, мне её подарили на двадцатилетие. И я ни разу её не терял. Так что я тоже не верю в рассеянность.

Джеймс мрачно смотрел на него.

– А у тебя самого ничего не пропало? – спросила Дэбби.

Он покачал головой.

– Хотя, это ничего не значит. Я не ношу ювелирных украшений. Да и часы снимаю, уже ложась в постель, и надеваю, едва проснусь. Неужели в доме завёлся вор?

Том нерешительно пожал плечами, а Дэбби спросила:

– У тебя есть другое объяснение?

– В доме только два новых человека: Диана и Уолтер. Диана вряд ли будет красть нитку жемчуга и мужскую печатку, да и камею может купить любую. Уолтер?

Дэбби немного смутилась. Должно быть, такого поворота она не ожидала. Одно дело – обратить внимание на пропажу вещей и совсем другое – вдруг понять, что это сделал кто-то из живущих с тобой под одной крышей.

– Не знаю, – пробормотала она. – Конечно, у нас никогда никто не воровал. Слуги, кроме него, служат давно и ни в чём таком не замечены… Но выдвигать обвинения только на том основании, что больше некому…

– Может, сообщить в полицию? – предложил Том.

– Исключено! – раздражённо возразил Джеймс. – Не хватало ещё, чтоб тут рыскали полицейские. И, не дай Бог, это выйдет за стены дома! Попробуем разобраться сами.

– Может, если вор узнает, что пропажа вещей замечена, он их вернёт? – предположила я.

– Надеюсь, – проговорил Джеймс и, подойдя к звонку, вызвал дворецкого.

Когда Спенсер вошёл, Джеймс в нескольких словах обрисовал ситуацию. Спенсер тревожно взглянул на меня, потом на Дэбби.

– Вы полагаете, что это кто-то из слуг? – спросил он, его голос звучал ровно, но в глазах явно читалась тревога.

– Вы полагаете, это может быть леди Диана Чиверли или кто-то из нас? – поинтересовался Джеймс.

– Простите, сэр. Конечно, это был глупый вопрос.

– Дело осложняется тем, что пропажи имели место в разные дни. Позавчера – жемчуг, вчера – золотая печатка и камея…

– Я не знаю, когда пропала камея, – перебила Дэбби. – Я не надевала её несколько недель, но, услышав про жемчуг, решила проверить все ли мои драгоценности на месте. Её не оказалось. В любом случае, я полагаю, что кражи совершены в разное время и, если они совершены при этом в разных комнатах, то проникновение постороннего приходится исключить.