– Дочь, что с тобой?! Ты такая рассеянная, такая невнимательная!

– Все хорошо, только спать хочется, – отвечала та.

– Это очень хорошо, пей таблетки и ложись. Я закрою дверь и никого в твою комнату не пущу. Спи. Сон – это лучшее лекарство.

Мать задергивала шторы и плотно прикрывала дверь. Младшенькая, довольная уединением, без помех предавалась мечтам.

И вот это день настал. Она быстро оделась, вышла в прихожую и оттуда крикнула отцу:

– Пап, я в школу, узнать домашнее задание и списать варианты контрольной по алгебре! – Она подождала, выйдет ли отец, но тот только пробасил в ответ:

– Иди, дочка, осторожней улицу переходи.

– Ох, уж этот папа. Словно мне пять лет, – пробурчала она, тихо раскрыла большой стенной шкаф и вытащила новый плащ.

«Как же хорошо я в нем выгляжу!» – подумала она, затянула потуже пояс и выскочила из квартиры. У нее было совсем немного времени, а успеть надо было до двух часов во Вспольный переулок, где находилась школа Вадима. По двору Младшенькая прошмыгнула как мышка, потом глухим переулком прошла к остановке, и тут ей повезло – троллейбус подошел сразу. В салоне почти никого не было, и Младшенькая этому обрадовалась, словно ребенок. Она взяла билет и, тихонечко пошмыгивая носом, устроилась у окна. Сейчас уже она не думала о Вадиме, сейчас было уютно ехать, смотреть по сторонам и чувствовать себя совсем взрослой.

– Это не свидание, но все же встреча! – сказала она сама себе и погладила рукой сумочку. Ее она стащила у матери – цвет натуральной кожи совпадал с клеткой плаща.

«Влетит! Влетит от мамы!» – подумала она, но совершенно не расстроилась.

Доехала она быстро, в те времена пробок в Москве не было. Выйдя на остановке, она замешкалась – не могла решить, как лучше пройти к школе: через двор старого сталинского дома или по самому Вспольному переулку. «Интересно, как он обычно ходит?!» Младшенькая взглянула на свои часики и поняла, что до окончания уроков осталось всего пять минут. И за это время ей надо добежать до школы, чтоб уж наверняка встретить Вадима. Она выбрала короткий путь – через двор, промчалась мимо изумленных бабулек, мимо кричащих детей и выскочила прямо к воротам школы.

Уроки закончились, и шумные стайки расхристанных по случаю весны учеников носились по двору. Кто-то прятался, чтобы покурить, кто-то, болтая, стоял у высокого крыльца, кто-то что-то кричал, размахивая портфелем. Младшенькая юркнула за старую сирень и там притаилась. У нее бешено колотилось сердце – она боялась, что ее могут увидеть если не с улицы, так с верхних этажей школы. На всякий случай Младшенькая влезла в гущу ветвей и замерла. Она щурилась, пытаясь разглядеть идущих мальчишек, потом вышли ребята постарше, но десятиклассников видно не было. Младшенькая пошевелила затекшей рукой, переступила с ноги на ногу и тут же зацепилась колготками за ветку. «Все! Новые немецкие колготки! Мама же предупреждала!» Она вспомнила слова матери: «В обычные дни можно носить простые эластичные колготки. На выход всегда должен быть тонкий капрон естественного телесного цвета!» Она и покупала дорогие, немецкие, из тончайшего капрона колготки, которые берегли для выходов в театр или на школьные вечера. И вот сегодня она порвала последние. Младшенькая попыталась рассмотреть длинную «стрелку», но у нее ничего не получилось, она, мысленно махнув рукой, опять посмотрела на ворота школы. И тут увидела его. Он шел один, чуть отстав от одноклассников, которые его окликали.

– Ты идешь?! – слышала она их голоса.

– Нет, у меня дела, – отвечал Вадим, но шаг не изменил, шел так же неторопливо, прижимая рукой папку с учебниками. Он выглядел совсем взрослым, непохожим на десятиклассника. Выражение лица у него было грустным, но Младшенькая все равно замерла – он показался ей таким красивым, таким недосягаемым, таким принцем, что сердце у нее сжалось и захотелось расплакаться от обиды. Ну почему она такая еще маленькая, несмотря на свои почти пятнадцать лет! И что такое пятнадцать лет?! Ничего! В них нет ничего, кроме мечты, которая отличается непостоянством неясного желания, которое иногда пугает, и страха, что возраст, который даст свободу, так никогда и не наступит.