– Извините меня, уважаемые, но я, пожалуй, пойду к себе. Уже поздно, у нас был трудный день, мне нужно отдохнуть.

– Подожди уходить, сестрица, – сказала Магнолия. – Ведь у нас в Синей стране есть поверье, что тот, кто первый встанет вечером из-за стола, наутро умрёт.

Вздрогнув, Лилия замерла, но Гортензия резко проговорила:

– Вздор! Не стоит верить в каждое глупое поверье, Лили. Их сочиняют невежественные мужланы за кружкой пива. Впрочем, если тебе будет так спокойнее, то сьер барон уже вставал, – не обращая внимания на побледневшего Пузика, Гортензия добавила: – Я тоже иду. Пончик хочет спать. Нолик, ты с нами? Спокойной ночи, уважаемые. Нахалла, проводи нас!

Женщина с суровым лицом отворила дверь, пропустила барышень и последовала за ними. Капитан Пангасиус водрузил на голову треуголку с потёртым золотым галуном, отвесил остающимся общий поклон и ушёл за сёстрами Кронье, дымя, как сигнальный костёр.

На улице поднялся ветер, полил дождь, загремел гром, заглушая колокола Морского собора. Стёкла в частых свинцовых переплётах задребезжали. По стёклам потекли потоки мутной воды. Мадам Петуния зажгла ещё свечей.

– Наверное, тем, кто сейчас в море, приходится нелегко, – задумчиво сказала Барабара, глядя на струи дождя и вспышки молний.

– Что ж, наверное, нам тоже пора в постель, – произнёс доктор Мартиниус. – Как вы думаете? Барб, Мельхиор?

В дверях столовой возникла Роза, держа поднос, полный бутылок.

– Попробуйте наши вина, благородные сьеры, – предложила мадам Петуния. – Ром с Гведелупы, мальвазия из Портобелло, марсала из Новой Гвеции, белое, красное и розовое вино из Южной Александрии.

Повинуясь знаку мадам Петунии, служанка поставила поднос на стол перед бароном Пузиком, и обе женщины оставили столовую.

– А я, пожалуй, ещё посижу, – решил барон Пузик. Теперь, когда в столовой не было капитана Пангасиуса, барон опять приобрёл самоуверенный вид. – Составите мне компанию, ваша учёность?

– Охотно, месьер барон, – согласился нотариус. – Кажется, я вижу здесь бутылочку монастырского бенедиктина из Патерностера. Давненько я его не пробовал. А ты, Барабара, ступай-ка спать. Зачем тебе слушать скучные мужские разговоры?

– А я люблю слушать скучные мужские разговоры, – заявила Барабара. – Кроме того, я ещё не пробовала бенедиктин, хоть и провела в монастырской школе целых два года.

Доктор Мартиниус хотел что-то ответить дерзкой племяннице, но в этот момент до столовой долетел крик, полный ужаса.

– Мне кажется, кто-то кричал, – неуверенно произнёс Мельхиор.

– Разве? – сделал удивлённое лицо барон Пузик. – Наверное, это ветер.

Отчаянный крик раздался снова. Он шёл со второго этажа. Кричала женщина. В её крике звучал такой ужас, что все вздрогнули.

– По-моему, нам нужно пойти посмотреть, – сказала Барабара, вопросительно глядя на дядю.

Тот взволнованно пропищал:

– Мельхиор, я прошу вас узнать, что случилось. У вас самые быстрые ноги. А мы двинемся за вами со всей возможной скоростью, не так ли месьер барон?

– А по-моему, это ложная тревога, – пролепетал Пузик, судорожно хватаясь за рукоять шпаги. – Может быть, дама увидела крысу. Они же визжат по любому поводу. Иногда вообще без повода. Я имею в виду дам, а не крыс.

Мельхиор не стал ждать окончания спора. Он выбежал из столовой и бросился бежать вверх по лестнице. Впрочем, доктор Мартиниус и Барабара тут же поспешили за ним. Барон Пузик остался в столовой.

В коридоре второго этажа, скупо освещённого одинокой газовой лампой, было полно людей. Магнолия обнимала истерически рыдающую Лилию. Гортензия боролась с Пончиком, который, противно мяукая, вырывался из её рук. Все три дочери графа Кронье были в одинаковых батистовых пеньюарах, различался только их цвет: белый, красный и чёрный. Угрюмая Нахалла стояла рядом с ними, кусая губы. Мадам Петуния, Роза, горбатый Фантик и капитан Пангасиус, босой, в длинной, пропахшей трубочным табаком и нафталином ночной рубашке, но в капитанской треуголке и с кортиком в руке, толпились у открытых дверей одной из комнат.