– Может, и неспроста, – задумчиво ответил Егор. – Только я ведь тогда, увозя Марусю, совсем не был уверен, что смогу сделать её жизнь счастливой, знал только, что буду изо всех сил стараться ради неё. Очень уж я хотел быть с ней рядом.
– Кто чего-то сильно хочет, тому Господь это и даёт, – многозначительно произнёс Иван. – Главное – знать, чего ты хочешь, тогда оно и придёт к тебе. А коли живёт человек без помыслов и устремлений, коптит себе небо потихоньку, как братец твой, например, то ничего он и не добьётся в жизни.
– Только братцу-то я крылья подрезал, вот ведь какое дело! – вздохнул Егор. – Виноват я перед ним.
– А вот это ты зря! – тут же возразил ему Иван. – Кабы был у него характер, так он назло вам с Маруськой вперёд бы попёр. Напролом! А он не захотел. Стал пьянствовать да плакаться, так-то ему сподручнее. А потому и виноватых тут быть не может!
Егор помолчал. Прав Иван. Конечно, прав. Он и сам нередко говорил себе подобные слова. Но где-то в глубине его души всё равно жила вина перед братом.
– Интересный у нас разговор получается, – улыбнулся Иван. – Только неправильно мы его ведём. Кто ж за чаем-то о жизни рассуждает? Тут надо чего покрепче!
Он быстро спустился в голбец* и вскоре вылез с большой бутылью:
– Вот теперь у нас с тобой правильный разговор пойдёт! Не так часто мы встречаемся, чтоб чаем обходиться! Бражка-то, она как раз для хорошей беседы предназначена.
Егор улыбнулся. Они только что осудили пьянство его младшего брата, а теперь и сами примутся за это же.
– Не ради пьянства, – сказал Иван, подняв наполненную кружку, – а всего лишь для душевной беседы.
А беседа и впрямь потекла намного душевней. Вспоминали давние годы, общих знакомых, забавные истории из детства. Ещё раз обсудили странные веяния молодёжи, готовой поменять всё жизненное устройство, которое складывалось веками. К обеду они уже были так хороши, что вернувшаяся из огорода Тюша невольно рассмеялась:
– Это ж надо такое придумать – с утра пьянку учинить!
Следом за ней пришла Анфиса, потерявшая, было, зятя.
– Ой-ё! – всплеснула она руками, глядя в довольные лица мужиков. – Никак напились? Вот греховодники-то! Пост Петровский, а они пьянствуют!
– Мы чуть-чуть! – попытался оправдаться Иван.
– Вот Маруся-то щас вернётся, дак устроит вам чуть-чуть! Вы её знаете! – не унималась Анфиса.
– Она может! – Егор поднял вверх палец. – Недавно на базаре одного мужика так отчитала, что он, бедный, уж и не знал, куда деваться. Они с дочкой на рынок ходили. Нюта шла впереди, а Маруся чуть приотстала. И вот какой-то торгаш, зазывая народ, схватил Нюту за руку. Ну, Маруся ему и устроила! Как он потом жалел об этом, как умолял о пощаде! И ведь, заметьте, она не кричала, не ругалась. Но так с ним поговорила, что он, бедный, чуть под прилавок не залез. А когда она околоточного позвала, мужик тот готов был даром ей весь товар отдать, только бы отступилась. Это мне дочка потом рассказывала, посмеялись мы с ней тогда.
Все улыбались, глядя на Егора.
– Молодец сестрица! Никому спуску не даст! – похвалил Иван.
– Пойдём-ка, зятёк, я тебя спать уложу, пока ребята не вернулись. Может, уже и протрезвеешь к их возвращению, не то придётся тебе самому от жены прятаться, как тому торговцу.
Егор согласно кивнул и пошёл за тёщей.
Через какое-то время Степан с Тимофеем закатили во двор тележку, доверху наполненную берёзовыми вениками. Следом за ними шёл Сашка, неся несколько веников, связанных попарно и перекинутых через плечо. Маруся и Нюта держали в руках корзинки, полные земляники.
– А где же Ася? – с тревогой спросила вышедшая на крыльцо Тюша.